Я захожу в уборную, чтобы смыть с лица кровь.
Я проглатываю таблетку Депакина.
Я то, что я ем.
В мои обязанности вменяется двенадцатичасовое дежурство на ногах. В мои обязанности вменяется приветливая улыбка каждому, кто обращается ко мне по имени. Я имею право на пятнадцатиминутный перерыв в день, пластиковый стаканчик переслащенного порошкового чая из автомата и две сигареты. На три сигареты, если поспешить.
Она подходит, когда я закуриваю вторую. Она в том же нелепом бесформенном красно-зеленом комбинезоне, что и я. Безумное сочетание цветов. На ногах у нее сменные кроссовки, волосы на затылке собраны в пучок.
У меня остается семь минут до конца перерыва.
Она говорит:
- Ты же эпилептик?
Она смотрит на меня в упор. И добавляет:
- Правда?
Бейджик на ее груди говорит: Лиза. Отдел покрасочных материалов. Ее лицо говорит: я не пользуюсь косметикой на работе.
- Я здесь давно за тобой наблюдаю, - говорит Лиза из отдела покрасочных материалов. - И ни разу не видела, чтобы ты вдруг упал и начал биться в конвульсиях.
Я объясняю, что существуют различные виды эпилепсии. И не каждому из них свойственны судороги. И, к тому же, я принимаю лекарства.
- Утром и вечером, - говорю я. - Без выходных.
Сигарета догорает до фильтра, обжигая пальцы. У меня остается пять минут. Я допиваю чай. На дне стакана остаются дюны не растворившегося сахара.
Лиза шарит рукой в кармане и достает пластинку антиникотиновой жвачки.
- Полезная штука, когда у тебя всего один перерыв.
Она говорит:
- Поднимайся на второй этаж после работы. В интернет-кафе, - и разворачивается, чтобы уйти.
Ее задница - моя путеводная звезда.
У меня остается две минуты.
Я смотрю ей вслед.
У меня остается меньше минуты.
Я сойду с ума, если до вечера не передерну.
После семи зал наполняется покупателями. Большинство из них ничего не покупает.
Я становлюсь спиной к камере видеонаблюдения под потолком и кладу в рот антиникотиновую жвачку. Я ощущаю приятную сладость.
Парню в майке защитного цвета нужен ШВВП-шнур и моток гофры. Я отрезаю по десять метров одного и другого. Пожилая пара просит, чтобы я вставил батарейки в их фонарик с зарядкой от прикуривателя.
Антиникотиновая жвачка начинает слегка жечь нёбо.
Я говорю им, что фонарики такого типа работают без батареек.
- Но мы взяли батарейки с собой, - говорят они.
Девушка с коляской спрашивает, где в этом огромном магазине продают обои.
Я широко улыбаюсь, незаметно перекатывая жвачку во рту. Чистый никотин оставляет пылающий автограф на языке.
Я говорю девушке с коляской, что обои можно купить в отделе покрасочных материалов. Нужно пройти мимо отдела электрических каминов, а возле стеллажей с сантехническим оборудованием свернуть вправо.
Пожилая пара интересуется, почему я не хочу им помочь. Ребенок девушки с коляской вдруг заливается плачем. Она говорит, что решила, будто обои продаются в моем отделе, потому что торговые центры должны заботиться об удобстве клиентов.
Никотиновая кислота прожигает дыру в моем горле. Пожилая пара, словно гигантская амеба, разбивается на две части, чтобы окружить меня с обеих сторон.
Женская рука протягивает мне батарейки, мужская - фонарь.
Я говорю, что фонари с зарядкой от прикуривателя заряжаются от прикуривателя.
Женщина с коляской говорит, что стало бы гораздо эргономичнее, если бы обои продавались в моем отделе. Я понятия не имею, что она имеет в виду.
Почему вы не хотите починить этот фонарь.
Обои должны стоять возле касс, чтобы мне не приходилось идти за ними в другой конец магазина.
Просто снимите крышку и вставьте сюда батарейки.
Вы, наверное, не заметили, что я с ребенком.
А потом возвращается парень в футболке защитного цвета.
- Мне нужна гофра другого размера, - говорит он.
Нам запрещено менять отрезной товар. Но я могу отрезать вам новый кусок.
Желваки на его лице чуть подрагивают.
Он говорит:
- Мне не нужна другая, мне нужно поменять эту.
- Придурок, - говорит он.
Антиникотиновая жвачка у меня во рту жжет так, что слезы наворачиваются на глаза.
И тогда я выплевываю ее прямо на его штаны. И говорю, что ебаный фонарь с ебаным зарядкой от прикуривателя заряжается только от ебаного прикуривателя. Я говорю, что не могу продать женщине с коляской ебаные обои. Я прошу ее заткнуть своего ебаного ребенка. Я говорю: засунь эту ебаную гофру себе в жопу.
На короткий миг мне становится легче.
И тогда я иду в уборную, чтобы смыть с лица кровь.
И проглатываю там таблетку Депакина.
С осознанием того, что мы то, что мы едим.

До эры смартфонов в интернет-кафе всегда было полно народу. Сейчас там только Лиза. Голубоватый монитор освещает ее лицо, и я замечаю, какого цвета у нее глаза. Я думаю, что это место было создано специально для нее.
- Может, у тебя и нет никакой эпилепсии, - говорит она. - Ты себя еще никак не выдал. Почем мне знать?
Я отвечаю, что это не так уж и важно, если у меня эпилепсия или нет. Я спрашиваю, сколько за свою жизнь километров обоев она продала молодым мамашам.
- Мне - важно, - говорит она. - Я собираюсь уйти и хочу оформить все на высшем уровне.
Что значит уйти?
- Ну, - говорит она. - Типа покончить с собой.
Потому что ей надоела ее жизнь. И ее работа. И ее парень, который перестал обращать на нее внимание.
- Мой отец проходит химиотерапию, - говорит она. - Но химиотерапия только оттягивает момент.
Как только он умрет, она хорошенько напьется и спрыгнет с моста в реку. Она уже выбрала подходящее место.
- Но сперва стоит придумать хорошую причину, почему я это сделала.
Люди станут интересоваться.
Слабачка, скажут они.
У нас тоже паршивая работа, скажут они.
Мы тоже теряли родственников.
У кого из нас не было проблем в личной жизни?
Но мы продолжаем жить.
И искать то, ради чего это делаем.
- У меня ведь даже детей нет, - говорит Лиза. - Значит, я типа могу начать с чистого листа.
Какое у нее право распоряжаться жизнью так, как ей вздумается?
И она зачитывает мне то, что уже придумала. То, что люди в интернете успели прокомментировать.
- Рак я отбросила сразу, - говорит она. - Это уже смертельно, в этом нет внезапности. Это та смерть, которую ты не выбираешь и которая не сваливается на тебя вдруг.
СПИД - слишком грязно. Это бросает на усопшего липкую тень. К тому же врачи скоро изобретут лекарство, нужно немного подождать - только и всего.
- Для людей это не оправдание, - говорит Лиза.
Но она все равно попыталась. Она открывает вкладку одного сайта, где отчаявшиеся люди оставляют призывы о помощи.
Это мучительно, написано там.
От меня отвернулись друзья.
Я не понимаю, как из-за одной маленькой ошибки должна так страдать.
И сегодня я покончу с этим.
- Я пыталась разжалобить их, - говорит Лиза. - Но черта с два.
Они предлагают ей сходить в церковь. Они предлагают попробовать народную медицину. У них есть рецепты на все случаи.
- Я придумала, что за мной охотится маньяк. Он не дает мне жить, подстерегает на каждом углу. Я придумала себе огромный кредит. За всю жизнь не расплатиться. Я писала, что каждую ночь меня похищают инопланетяне, отрезают мне руки, а на их месте пришивают головы человеческих эмбрионов.
Но люди объясняли это стрессом.
Люди находили выход.
Кто-то предлагал помочь деньгами.
- Они говорят, что я должна подумать о тех, кому хуже, чем мне. О ком-то, кто несмотря ни на что, продолжает жить.
Выдуманные болезни тоже не помогают.
Ее быстро выводят на чистую воду.
После изнасилования можно жить.
Многие дети переживают развод с родителями и счастливо живут всю оставшуюся жизнь.
Даже после намеренного убийства можно примириться с собственной совестью.
- И тогда я вспомнила, что в магазине работает один парень с эпилепсией, - говорит она. - Вспомнила о тебе.
И у нее созрел план. Она напишет, что не хочет жить из-за эпилепсии. Что долгие годы ей удавалось скрывать свою болезнь.
Люди, конечно, найдут и здесь найдут выход.
Но она подстроит все так, будто случайно упала с моста во время судорог.
Это покажется всем несчастным случаем.
Эта ложь станет ее счастливым билетом на тот свет.
- Мы все тут взаимосвязаны, - говорит она. - Нельзя просто взять и уйти с собственной вечеринки. Но если ты перебрал и вдруг ломаешь ногу, танцуя на столе в красных стрингах? Кто сможет тебя заподозрить? Тебе было весело, ты развлекалась так же самозабвенно, как все остальные. Просто так сложилось.
Несчастный случай.
Я кладу в рот антиникотиновую жвачку. Сперва сладко, потом горчит. Я не знаю, твердеют ли у нее соски, когда она думает о смерти.
- Для этого ты мне и нужен, - говорит она.
Все должно быть правдоподобно. Я ее консультант в гипермаркете выбора самоубийств. Отдел эпилепсии.
Я рассказываю Лизе, о детстве в интернате. О том, как нас избивали парни из старших групп. Утром, после зарядки. Вечером, перед отбоем.
Они шутили, что отбой так называется, потому что каждую ночь они делают из нас отбивные. Прожаренные и сочные.
Тогда у меня еще не было симптомов.
Эпилепсия может проявиться в сознательном возрасте.
А что делать тому, у кого нет времени ждать?
И когда они снова пришли, чтобы избить меня до полусмерти, я рухнул на пол и изобразил конвульсии. Они испугались и убежали. Они не рассказали воспитателям, что со мной что-то случилось. Кто-то другой рассказал.
И с тех пор я на этих таблетках.
Хочешь попробовать?
Ведь теперь ты в том же положении, что и я.
Мы рассыпаем Депакин по полу и валимся в кровать. Мужчине никогда не приходится симулировать оргазм. Я кончаю внутрь нее, потому что теперь это не имеет значения.
Ее отец умер несколько дней назад.
Меня уволили с работы за драку с клиентом торговой сети строительных гипермаркетов и я не горю желанием искать новую.
Я больше не принимаю лекарств.
Я больше не курю, но зависимость никуда не пропала.
Я жую ее антиникотиновую жвачку, а она - мой Депакин, чтобы судмедэксперт обнаружил остатки препарата в ее крови.
Но, если честно, это уже лишнее.
Потому что мы придумали вариант получше. Я убью ее на почве ревности. А на суде, если, конечно, дойдет до суда, я притворюсь шизофреником.
У меня хороший опыт.
Я симулировал всю свою жизнь.