3

«Благими намерениями вымощена дорога в ад». Бывает так: берётся рукастый мужик за хорошее дело, а получается чёрт знает что.
Это и произошло несколько лет назад с моим добрым приятелем Мишей.
Когда рассказывают о Мише, то речь идёт, как правило, о его руках. «Из правильного места растут», — уважительно говорят работяги, когда Миша, насвистывая, чинит капризный генератор. «Руки-то, золотые руки!» — это его старенькая мама; в сотый раз она разглядывает резную шкатулку красного дерева, которую сын сделал ей на день рождения. А одна дама призналась мне по секрету, что влюблена в Мишу за его одни только руки, и что они самые-самые красивые на свете. Отчасти я с ней согласен: ладони у Миши гладкие, белые, а пальцы — все десять пальцев, это у токаря-то! — сильные и мускулистые.
Работал мой друг на заводе, а по вечерам шабашил. Миша был большой специалист по ремонту всевозможных вещей. После работы он ходил по знакомым и без конца приваривал, завинчивал и подклеивал.
Но мало было этого Мише. Решил он чинить не только карбюраторы да оконные рамы, но и человеческие судьбы. С этого всё и началось.

Как-то раз Миша сказал мне, что хочет делать добро. Вот так и сказал, без обиняков.
— Ты чего? Какое добро? — спросил я его изумлённо.
— Людям помогать хочу.
— Ты ж и так им помогаешь по самое нехочу. Куда больше-то? Вон, автосервисы закрываются твоими стараниями.
Я, конечно, слукавил. Автосервис закрылся не из-за того, что Миша увёл всех клиентов, просто на землю нашлись покупатели. Я хотел только приятно польстить, но Миша, против своего обыкновения, не улыбнулся смущённо, а раздражённо отмахнулся:
— Да не то это. Вот моя бабка покойная...
— О... — протянул я. — Вон ты куда.
Тут надо сказать, что бабушка Михаила умерла в возрасте семидесяти девяти лет, не дожив всего недели до восьмидесяти. В этом Миша винил себя. Не заботился, дескать, не ухаживал, а кабы гулять водил почаще и кормил сам, то ещё много лет прожила бы — тут его было не переубедить. И поэтому он решил...
— Понял, да? Я влонтёром пойду служить.
— Волонтёром...
— Ага, влонтёром. Стариков-то знаешь сколько без ухода по городу?
— Своей не помог, чужим поможешь? — сказал я и тут же испугался, не обидят ли мои слова друга. Но Миша, казалось, даже не слышал. Он уже грохотал во весь голос:
— Мусор выносить — кто будет? А если неходячая, то что? Коляска сама спустится, а? А еда сама сготовится, суп сам сварится? Им же супу надо есть, а они хлебом давятся, ну! За лекарствами сходить, за жратвой какой — это кто будет делать? А ежели труба засорится, не с...ь им теперь? Сегодня же, сегодня пойду!
— Может, не надо? Спать иди, да подумай с утра.
— Весь день думал! — и Миша ушёл, разгорячённый.
Такой уж он был: если что-то решит, то это серьёзно.

Я не виделся с Мишей потом несколько недель, до того самого момента, когда он пришёл ко мне домой, потерянный и совершенно раздавленный. Как сейчас вижу: он сидит за столом, не поднимая головы, и бубнит, как на исповеди. Говорил он сбивчиво, прыгал с одного на другое и часто повторялся, поэтому нет смысла приводить здесь всю его речь: я расскажу вам моё собственное изложение тех событий.

Миша тем же вечером нашёл контору, которая помогала пенсионерам, инвалидам, бездомным — словом, всем тем, кто действительно нуждается в помощи. В офисе его встретила вежливая молодая девушка, которая представилась Катей. Она помогла снять пальто и проводила к столу для собеседования. Когда Мишу спросили, какой категории социально незащищённого населения он хотел бы оказывать гуманитарную помощь, он сперва не понял вопроса, а потом сказал: «Просто пенсионерам!». Бездомных он презирал, а инвалидам не захотел помогать по той причине, что не имел медицинского образования.
— Я ж это... Не понимаю ничего в их болезнях, чего им можно, чего нельзя...
— А это неважно, — радостно сказала Катя. — Продукты мы закупаем сами, вам нужно будет брать пайки у нас на складе и относить им домой. Всё! Остальное — на ваше усмотрение. Можете приносить им сладости, только не балуйте их особо. А то знаем мы вас! — и она шутливо погрозила ему пальчиком.
— Ну хорошо, буду еду носить и чинить, если что сломается.
— Ремонтные работы входят в обязанности жилищно-коммунальных...
— Знаем мы их, этих жилищных! — рявкнул Миша. — Ты прости, дочка, не хотел пугать, просто знаю я их. Ждать замучаешься, а сделают так, что лучше бы не делали.
— Ну, если вы будете ещё и мелкий ремонт сделать, то это вообще здорово! Вы умеете, да?
— Агась. А убираться? Полы мыть и всякое.
— Уборкой у нас занимаются специальные службы, вы не волнуйтесь, делают всё хорошо и быстро, только экологически одобренные чистящие средства, — тараторила девушка. — Да у них и грязи обычно не бывает, они аккуратные у нас все, потому что правила такие — если в квартире грязно, мы можем отказать им в гуманитарной помощи.
— Ладно... — недоверчиво сказал Миша. — А вот кого ты, дочка, всё ими зовёшь?
— Как?
— Оне, их, им... Ну?!
— Ой... Так ведь состоящих на попечении...
— Они люди! Бабушки, дедушки! Так и зови! А то величаешь, будто котят брошенных — наставительно сказал Миша.
— Х-хорошо... Да, простите... Больше не буду! — Катя шутливо скорчила виноватую рожицу.
Заполнив анкету, Миша попрощался и ушёл.
С тех пор он три раза в неделю приходил в контору, перебрасывался парой слов с Катей, сносил в машину несколько десятков коробок, брал листок со списком адресов и развозил продукты по обшарпанным, но уютным квартиркам стариков. Миша стучался в дверь, терпеливо дожидался, пока шаркающие шаги затихнут возле порога и прозвучит тихий голос: «Кто там?», и тогда незименно громогласно отвечал: «Благотворитный фонд "Рука помощи", волонтёр!». Он степенно входил в квартиру, выгружал консервы, овощи и фрукты, а потом сидел на кухне, пил чай и вёл беседы. В
се его старики были милы и словоохотливы, но особенно Миша сдружился с Анастасией Егоровной, ветераном труда. Она в молодости работала на металлургическом заводе и часто рассказывала ему истории про тогдашних её подружек, и Миша тепло улыбался, а потом он сам пересказывал ей весёлые байки со своего завода, и она смеялась, и он тоже хохотал во весь голос. Михаил стал заходить к Анастасии Егоровне чаще. Ему было приятно проводить время с этой весёлой старушкой, и она тоже была рада его визитам. Некому больше было поддержать пенсионерку; её сын погиб в аварии, а внучка давно с ней не общалась.
— Эх и подлюка, эх и змея, — сокрушался Миша.
— Да ведь молодая же, у ней своя жизнь, я всё понимаю — оправдывала внучку Анастасия Егоровна.
Товарищеское общение с Катей тоже вскорости переросло в дружбу, и Миша вдруг понял, что ему нравится Катя, нравится, как она заливисто смеётся от его скабрезных шуток, как она краснеет от его ласковых комплиментов. И однажды, когда она спросила его:
«А потом куда пойдёте, Михаил Антоныч? В гараж, ласточку чинить?», он ответил «Починил я ласточку, сегодня буду на ней красавицу катать».
— Вы... Вы что же это, про меня? — заливаясь краской, пролепетала девушка.
— А про кого же, Катюш! И давай-ка не выкай мне, и зови просто Миша.
— Ой... Вы... Ты меня на свидание приглашаешь?
— Агась. Заеду за тобой в девять, туточки будешь?
— Туточки...
Она осталась в офисе, приятно взволнованная, а он поехал — нет, полетел — раздавать еду своим подопечным. В этот раз он даже не зашёл к Анастасии Егоровне, а только сунул ей коробку через порог.
— Торопишься куда? — огорчилась старушка.
— Тороплюсь, матушка. Да я после зайду, как обычно.
— Обещаешь?
И она уставилась на Мишу таким преданным взглядом, что он, конечно, сказал:
— Обещаю! — и сбежал вниз по лестнице.
Не прошло и двух часов, как он вернулся в офис. Катя ждала его.

Из уважения к другу я опущу часть истории, которую мне Миша рассказал во всех подробностях. Замечу лишь, что наутро между ними произошёл такой диалог:
— Мишенька... А давай ты сегодня не пойдёшь на работу?
— Да легко! Но это завод, там можно, а с продухтами как?
— Тебя подменят...
— А тебя?
— И меня подменят.

Прошла неделя, за которую Миша с Катей не разлучались ни разу. И однажды, когда они лежали на диване и смотрели телевизор — показывали мелодраму — Катя вдруг сказала с горечью:
— Бросишь меня теперь?
— С чего это? — страшно удивился Миша.
— С того... Все вы такие... Только одно вам и надо!
— Да ты чего это? Я ж люблю тебя, Катенька! Всем сердцем люблю!
— Ну, ну... Все вы так говорите.
— Да я, если хочешь знать... Я неделю уже к старухе одной не заходил, хоть и обещал! А у ней, между прочим, сын умер, и внучка её сволотная с ней не видится, и...
Катя побледнела и вскочила с дивана.
— Ты чего?
— Как её зовут?
— А тебе что? Ну, Настасьей Егоровной.
— Как ты мог? Как ты мог? — закричала девушка.
— Да ты что, ошалела, что ли?
— Это бабушка моя! Ты почему её бросил? Ради меня? А предупредить, блин, не мог?
— Голову с тобой потерял, любимая... Подожди... А так ты и есть её внучка? А чего не заходишь-то?
— Не твоё дело, блин. Сам-то часто к своей заходил?
Она попала в точку. Крыть Мише было нечем. Они помирились, и так бы всё и осталось, если бы не одно но: к этому часу Анастасии Егоровны уже не было в живых. В понедельник, когда Миша не пришёл, она ждала его весь вечер, в среду совсем загрустила, а в пятницу её не стало. Она умерла во сне.
С этого момента всё пошло крахом. Миша винил в смерти Анастасии Егоровны себя и Катю, Катя называла его убийцей. На заводе Михаила рассчитали: начальник простил ему недельный прогул, но когда он потребовал, чтобы Миша впредь предупреждал заранее, тот ответил:
— А иди ты туда и туда, — и лишился работы.

Я встретил Михаила недавно в троллейбусе. Он сильно постарел, но всё так же помогает с ремонтом то там, то здесь. Он снова работает на заводе; про фонд «Рука помощи» вспоминает со словами:
— Ай, не говори, вот я лопух! Тоже мне, придумал себе занятие. Решил трубач на скрипке поиграть, вот и вышла ерунда.
Но я не согласен с Мишей. Я не считаю, что его затея с волонтёрством была глупой; напротив, он отлично подходил на эту роль. И я не считаю, что благими намерениями вымощена дорога в ад; это лишь дурацкая расхожая фраза. И конечно, смерть пенсионерки не лежит на руках моего друга, хоть его и не переубедить. Но если бы Миша сдержал обещание, если бы он не бросил старушку, если бы зашёл к ней  на той неделе — всё вышло бы иначе.