Знаете, что меня подвело? Я забыл выключить телефон. Правда, забыл. Когда переоборудываешь собственную кухню в миниатюрное подобие Освенцима, как-то не задумываешься о таких мелочах. Телефоны, почтовые клиенты, внешний мир. Все это остается позади, пока не застанет тебя врасплох. Не вырвет из цепких лап небытия.
И когда ты засовываешь голову в духовку, чтобы отправиться в долгое путешествие к далекому свету в конце тоннеля, где-то во тьме начинает вибрировать телефон.
Вж-ж-ж-ж.
Он продолжает надрываться, пока ты висишь в десяти миллиметрах под потолком. Какое-то неуклежее пятно внизу пятится от плиты, и ты вдруг понимаешь, что это твое тело. Точнее, в прошлой жизни это, наверное, было твоим телом. И когда оно руками цепляет груду грязной посуды на столе...
Вж-ж-ж.
...то, что теперь на самом деле ты, умиротворенно улыбается, кувыркаясь в отблесках миллионов осколков. Кружка с изображением безымянного пляжа проплывает мимо и разваливается на куски. Ты еще успеваешь заметить, как твое безжизненное тело медленно оседает на кафель и ликуешь от того, что тебе никогда больше не придется испытывать боль.
Вж-ж.
Пока сознание не схлопывается над твоей головой.
Пока ты не находишь себя на липком полу в луже блевотины, хрипя от невыносимой боли.
Так заканчивается моя вторая попытка самоубийства. Если описать ее одним словом, то получится простое - провал.
Вам когда-нибудь доводилось читать Сильвию Плат?
Прежде, чем продолжить, я бы хотел извиниться перед тобой, Сильвия, но...
Твой способ убить себя - полнейшее говно.
В твое время он, возможно, еще работал, но в наш высокотехнологичный век сверхзвуковых самолетов и унитазов с функцией подтирания задницы мягким шелком появилось слишком много отвлекающих факторов. И один из них прямо сейчас орет мне в ухо:
- Просыпайся, я тебе целый час звоню! Проснись наконец и достань телефон из жопы.
Голос в трубке разъярен, хотя у меня причин злится больше. Но я молчу, потому что в горле у меня как будто застрял распахнутый зонт.
- Я хотел попросить об одолжении, - тон голоса постепенно становится примирительным. - Тут такое дело... Моя тетка вчера умерла, и... В общем, мне нужно съездить к ней домой и кое-что оформить. Подсобишь?
И я вдруг понимаю, о чем сейчас попросит голос.
- Возьмем с собой Алису, - говорит он.
Я хочу сказать, что пошел ты на хер, Антон. Иди ты на хер со своей поездкой, со своей мертвой теткой и Алисой. Потому что мне тут немного не до вас, знаешь ли.
Но все, на что я способен - это слегка разжать пересохшие губы.
- Ты, короче, собирайся, - говорит Антон. - Мы заедем через полчаса.
И кладет трубку.
Будто без него у меня не хватало проблем.
																***
На бешеной скорости мы пролетаем третий перекресток подряд. Я едва успеваю рассмотреть красный, а Антона это, кажется, вообще не волнует. Стекла потрепанного Жигуленка дребезжат на поворотах так, что приходится напрягаться, чтобы услышать собственные мысли.
- Лихо ты, - кричит Алиса. - Так мы точно попадем в дом твоей тетки раньше остальных. В ее новый дом на небесах.
- Ты просто не знаешь всю эту кодлу, - говорит Антон, - мою родню. Они подчистую все вынесут, если мы не поторопимся. А потом только и останется, что разгребать оставшееся на чердаке хламье.
В зеркале заднего вида отражается, как Алиса выпячивает нижнюю губку и обиженно теребет ремень безопасности.
Я думаю, насколько быстро человек погибает в автокатастрофе. Зависит ли это от скорости? Мне кажется, что это далеко не худший способ умереть. Жаль, что с такой скоростью мы доедем гораздо раньше, чем какой-нибудь вывернувший на встречку грузовик размажет нас по асфальту.
Я укладываюсь на заднем сидении, вытянув ноги в окно.
Если их зацепит столб на обочине, как скоро я умру от потери крови?
Пригород снаружи быстро проносится мимо. Пыль набивается в салон, и Антон разворачивается, чтобы ударить меня по ногам.
- Полудурок, втяни их обратно и закрой сраное окно!
Я не спорю, хотя знаю, что это хреновая идея. Так в машине станет не только пыльно, но еще и душно. Антон сбавляет скорость и высовывает голову из окна, чтобы лучше разглядеть дорогу.
- Почти на месте, - говорит он.
Я спрашиваю у Алисы, когда кончится ее отпуск. Не то чтобы мне было уж очень интересно, просто повисшее молчание начинает действовать на нервы. Сосны с обеих сторон шоссе то тянутся к машине, то шарахаются вразнобой. От этого кажется, что лес дышит.
- Никакого отпуска нет, - говорит Алиса. - Меня просто вышвырнули. Дедлайны довели меня до нервного срыва, и я плюнула своей начальнице в харю.
Антон хохочет, лес отшатывается от нас, стекла дребезжат еще громче.
- Это была метафора, - уточняет Алиса.
- Я понял, - говорит Антон.
Ни хрена он не понял. В нашей маленькой компании Антон всегда иполнял роль мышц, а не головы.
Я прикидываю, как усесться так, чтобы если сломавшаяся ветка вдруг пробьет лобовое стекло, поймать осколок прямо в сонную артерию.
- Далеко еще? - спрашивает Алиса, когда Антон сворачивает на незаметную со стороны шоссе гравийную дорожку. Ветка над ней срослись наподобие арки, и меня настигает знакомое ощущение, будто я снова в тоннеле. Свет на другом конце ослепляет, и когда Антон говорит, что мы уже на месте, то щурится от яркого солнца.
То, что мы видим перед собой, мало напоминает жилой дом.
Больше это похоже на огроменный пятизвездочный отель.
Или дворец.
- Вау, - говорит Алиса, сдувая с лица непослушную прядь.
- Да я и сам слегка... - Антон качает головой. - С теткой я и не общался-то почти. Мама говорила, что муж ей неплохое наследство оставил. Видимо, эту домину и еще очень много денег. Трудно представить, насколько много.
- Нетрудно, - возражает Алиса, не отрывая взгляда от дома.
Действительно, нетрудно. Массивная деревянная дверь, чем-то напоминающая средневековый разводной мост. Окна от пола до потолка на каждом этаже. Красная черепичная крыша, кажется, прячет за собой небо.
- Вот что, - говорит Антон. - Вы прогуляйтесь пока, а я своих обзвоню, разузнаю, когда они все прискачут. И вот еще...
Он протягивает Алисе тяжелую связку ключей.
- Только ничего там особо не трогайте. Приценитесь, но без меня ничего на улицу не тащить.
Как же. Первым делом я собираюсь наглотаться элитного алкоголя. Почувствовать роскошную жизнь на кончике языка.
																***
- Серьезно? - спрашивает Алиса, выхватывая у меня из рук бутылку сухого Бордо. Я не очень разбираюсь в винах. но это на вкус было вполне приличным. - Ты же там чуть не умер!
Ну, я типа этого и добивался. Кстати, я ей очень завидую. Тетке Антона. Не ее деньгам, а тому, что они ей больше не понадобятся. И отдай мне бутылку.
- Не отдам, - говорит Алиса. - Посмотри на себя, у тебя ведь уже руки дрожат.
Она подводит меня к зеркалу. Кому пришло в голову вешать на кухне зеркало? У сливок общества свои заскоки.
Из зеркала на нас щурится что-то подозрительно напоминающее человека. Лицо худое и чересчур бледное, руки вправду дрожат. На фоне стильной хай-тек кухни я выгляжу хуже обычного.
- Умойся давай, - зовет Алиса.
Я прошу ее вернуть бутылку.
- Сначала умойся, - просит она. - А потом поговорим.
У меня нет  сил сопротивляться. Я подставляю голову под струю холодной воды, и она льется мне на макушку, а оттуда за шиворот. Я подсчитываю, сколько примерно нужно держать голову под водой, чтобы задохнуться.
Должно хватить двух минут.
Хлопок за окном спугивает кукушку с ветки декоративной яблони.
- Что это было? - говорит Алиса.
Какая разница? Может, у Антоновой колымаги взорвалось колесо. Верни мне бутылку, пожалуйста.
Я протягиваю к ней руку, и прежде чем капли воды с моих рук касаются пола, хлопок снаружи повторяется. Теперь ему вторит бесконечное эхо.
- Это было похоже на выстрел, - шепчет Алиса.
Одновременно с воплем Антона.
Это действительно было похоже на выстрел.
И я вдруг понимаю, что мне разом расхотелось умирать.
																***
За окном бритый наголо парень бьет прикладом Антона по лицу. Что-то блестящее рассыпается по примятой траве возле них, и я вспоминаю, как в детстве складывал выпавшие молочные зубы в спичесный коробок.
Даже через футболку я чувствую, как Алисины ногти впиваются в предплечье, но это покалывание не сравнимо с ледяными тисками, сжимающими мне грудь.
- Он убивает его, - сдавлено шепчет она.
Антон корчится у ног бритоголового, как червяк, насаженный на рыболовный крючок.
- Помоги ему, - шепчет она.
Бритоголовый медленно прижимает дуло ружья к голове Антона. Я вижу, как по его щеке стекает кровь. Время застывает, часы на стене начинают отсчитывать тысячелетия.
Как я могу помочь ему, если еще утром не знал, как помочь самому себе?
Мы под водой. Мы наблюдаем, как в соседнем аквариуме одна хищная рыба расправляется с другой.
Сколько примерно нужно держать голову под водой, чтобы задохнуться?
Сколько примерно должно пройти времени, чтобы это кончилось?
Сколько...
Осколки сыпятся на меня со всех сторон. Я слышу, как Алиса что-то кричит, но не могу разобрать, что именно.
Когда я открываю глаза, она стоит впереди меня, сжимая в правой руке увесистую мясорубку. Стекло нашего аквариума разбито. Часы отсчитывают секунды в темпе взмахов крылышек колибри. Мое сердце колотится еще быстрее.
Неизменными остаются только две вещи: неторопливые движения бритоголового и то, что мы скоро умрем. Он оборачивается.
И вскидывает ружье.