Парни взобрались на высокие табуреты, перекинулись парой слов с барменом, который как раз выходил из-за стойкий с чашкой моего капуччино на подносе. Потом я о них забыл на пару минут, погрузился в свои мысли, тем более, что сидел ко входу в бар спиной. И когда раздался грохот упавшего табурета, буквально подскочил на месте от неожиданности.
Затем все произошло очень быстро. Я обернулся и увидел, что один полицейский лежит на полу, по лицу течет кровь, но вид у него скорее ошеломленный до нельзя, а второй, с каким-то диким выражением лица, стоит над ним и пытается выдернуть из кобуры пистолет.
Закричали женщины, какой-то толстый дядька с бородой, одетый в красную поло и белые шорты вскочил из-за столика и замер статуей, не зная что делать. Бармен прижался к стене, так и стоя на своем месте. А я, инстинктивно хватаясь за кобуру, рванул в сторону, подальше от полицейского с пистолетом, который непонятно что собирался сделать.
А затем вдруг началась стрельба и крики стали громче. Я видел через стеклянную стенку бара, как стоявший на ногах выпустил в своего коллегу две пули, а затем всадил еще несколько в бармена. Белая рубашка того сразу покрылась расползающимися красными пятнами и он как подкошенный завалился в проход, ударившись головой о пол.
Кто-то побежал, на веранде началась бестолковая суета, все орали, а полицейский каким-то деревянным шагом, держа пистолет в одной вытянутой руке, вышел на улицу и выпустил остаток магазина в публику, свалив еще двух человек. Упал бородач в красной поло и женщина с отросшей прической «под Викторию Бэкхем», причем женщина просто села на асфальт, зажав руками рану в животе и с недоумением глядя на текущую сквозь пальцы кровь.
Я сам не заметил как «хеклер» оказался у меня в руках, полицейский был у меня на мушке, а сам я присел за столиком, опираясь на столешницу руками, но… стрелять в полицейского? И что мне делать потом? Сдаваться? А у меня семья на лодке. Бежать? И что, не найдут?
Стрелок остановился, огляделся по сторонам, несколько раз щелкнул курком, целясь в убегавшего толстого мужика, потом с недоумением посмотрел на опустевший пистолет у себя в руках. Но он просто отбросил его в сторону, взял двумя руками тяжелый кованый стул, поднял его и со всей силы обрушил на голову зажимавшей рану в животе женщине. Послышался хруст и грохот упавшего стула, женщина свалилась набок, со все тем же выражением недоумения на лице, а ее нелепая прическа вдруг начала промокать кровью.
Люди вокруг замерли, никто, кажется, не верил своим глазам. Убийца обвел всех каким-то диким, безумным взглядом, посмотрел на свои руки, потом, словно спохватившись, нагнулся за пистолетом, одновременно вынимая запасной магазин. А я все так же продолжал таращиться на него, не стреляя, не убегая и не делая вообще ничего — словно замерз, как столбняк напал.
В полной тишине, что воцарилась вокруг, было слышно, как упал на пол пустой магазин, а на его место встал полный, затем полицейский, словно забыв все, чему его когда-то учили, долго пытался вспомнить как затвор снимается с задержки, но потом все же вспомнил, и первый патрон встал в ствол, а затем я с ужасом увидел, что его взгляд, похожий на взгляд совершенно обдолбанного наркомана, вдруг сфокусировался на мне.
«Сейчас выстрелит» — мысль возникла и сразу превратилась в уверенность.
Убегать поздно, укрыться негде.
Полицейский.
Так просто это не закончится.
Не знаю почему, но заорал я по-английски, не к месту всколыхнулись приобретенные за годы работы инстинкты:
— Freeze! Don't fucking move!
Зрачок пистолетного ствола уставился прямо в меня. «Хеклер» дважды резко дернулся в моих ладонях, выпустив две пули полицейскому в грудь, а затем еще раз, когда третья ударила того в середину лица.
Они здесь не носят бронежилеты, те обычно в багажниках лежат. Жарко и незачем, здесь серьезной преступности почти нет.
Поэтому все три ударили куда надо, полицейский умер, наверное, раньше, чем упал. Подогнулись колени, а потом он ткнулся лицом в землю.
Все.
Запах пороха и крови.
— Твою мать, — сказал я, поднимаясь на ноги и оглядываясь. — Бойня…
Два трупа в баре, три на веранде, считая убийцу.
Приехали.
— На хрен, — пробормотал я по-русски, убирая пистолет в кобуру. — На хрен все, я ушел.
И ушел. По пирсу, в противоположную от моей лодки сторону. Обогнул марину по кругу, благо на это больше десяти минут не надо, вышел на причал и позвонил на мобильный сына:
— Возьми лодку и сними меня с причала. Да, вот с этого, смотри, я рукой тебе машу.
Он меня заметил.
Огляделся — пока за мной никто не гнался и на самом причале, и на подъезде к нему было пусто. Найдут, понятное дело, но… почему-то сам вызывать их я не хочу. Может ну его, просто сняться отсюда и перебраться… ну, хотя бы в порт Бануса? Или в Кабопино?
Нет, без толку, все равно найдут.


Уже к вечеру этого дня я понял, что меня не найдут. И не станут искать. И убитый мной полицейский уже никого не волнует. Люди начали сходить с ума, один за другим. Да, как раз полицейские, военные, пожарные и врачи. В первую очередь. Бросаясь на коллег, пациентов, задержанных. У кого было оружие — тот стрелял, у кого не было — бросался с ножами, мебелью, душил, вцеплялся в глаза, с диким криком, истекая слюной как бешеное животное.
Я помню свои ощущения — какой-то холодный ком в животе стоял все то время, что я смотрел новости и опять искал информацию в интернете. Уже к вечеру степным пожаром разнеслась новость — это вакцина. Непроверенная новая вакцина, которая разошлась уже по всему миру. Среди ночи появилось еще одно заявление Бреммера, которое иначе и назвать было нельзя как «Будьте вы прокляты», в котором он обращался к правительствам и ООН.
Ночью пришло сообщение от Рэя:
«Мы отплываем на Кюрасао». И все. Отослано с мобильного телефона. Думаю, что отсылал он его откуда-то в спешке. На мой вопрос он уже не ответил, был офф-лайн.
Днем я несколько раз слышал стрельбу, а крики доносились с берега постоянно. Я вытащил из тайника еще и дробовик, выложил его на стол, а с пистолетом больше вообще не расставался.
Ближе к вечеру, часов в пять, на причал вышли двое: рослый пожарный с короткой черной бородой, со звоном волочащий за собой по асфальту пожарный топор, и какой-то мелкий парнишка лет семнадцати, который нес обломанную острую палку. Его лицо было измазано кровью, словно он жрал мясо как собака, в крови же были и руки, по самый локоть. Пожарный прихрамывал. Я помню, что услышал их дыхание — тяжелое, с присвистом и сипом, частое как у собаки на жаре.
— Гадство, — сказал я, схватив дробовик сто стола и поднимаясь из рубки на палубу.
— Ты что, с ума сошел? — жена смотрела на меня, не веря своим глазам.
— Пугану, если сунутся, — сказал я, не веря уже самому себе.
Пугануть не получится. Достаточно посмотреть на их лица — злобные и совершенно, абсолютно безумные.
Нас увидели. Не знаю, что занесло их на этот пирс, но увидели нас они только сейчас. Подросток присел, словно желая стартовать с низкого старта, худое его лицо странно перекосилось, окровавленный рот открылся и он заорал. В крике ничего человеческого не было, это уже был вой животного, увидевшего добычу и жаждущего убийства.
Они бросились вперед разом, оба, каждый занося свое оружие для удара.
— Стреляй! — закричала жена за спиной, но уж об этом напоминать мне точно не требовалось.
Дробовик гавкнул раз, ударив в плечо, порция картечи ударила подростка в низ груди, заставив согнуться пополам. Скользнуло назад и вперед цевье, выбрасывая гильзу и загоняя в ствол следующий патрон. Пожарный бросился не по прямой, а побежал по дуге, занося топор для удара и глядя в глаза мне, и словно льдом осыпало — такой концентрированной злобы и ярости я никогда в своей жизни не видел. Мне просто стало страшно. Вот теперь стало страшно по-настоящему, до усрачки.
Его маневр и, главное, взгляд, сбили прицел, второй мой выстрел прошел мимо, а через секунду он уже подбежал к краю причала и прыгнул к нам на корму. И наткнулся на удар прикладом дробовика в грудь, отбросивший его назад. Он завалился, зацепившись каблуком тяжелого ботинка за край борта, затем ударился затылком о причал и упал в воду, с брызгами и все тем же истошным криком. И я, перегнувшись через борт, выстрелил в него снова, почти в упор. Плеснуло, воду окрасило кровью, а затем он исчез под водой и больше уже не всплывал. Затем я снова выстрелил в подростка, который корчился на причале. Он затих.

— Что это? — голос жены был тихим и совсем потерянным.
— То, о чем говорят. Вакцина.