Когда два сердца бьются как одно

Предыдущая часть: http://pastebin.com/KMv7sSvr

----------------

— Ну хватит. Я не это имел в виду, — подойдя к Даше, я прикоснулся к её плечу. Она мелко дрожала, всё ещё уткнувшись лицом в ладони. — Я никуда не собирался...

— Не уходи. Останься. Ну пожалуйста! — не дослушав, она прильнула к моей груди. — Не бросай меня в этот раз, умоляю!

***

Домой я вернулся только поздно вечером. Голова гудела, и, не особо разбираясь в причине боли, я просто закинул в себя две таблетки аспирина. Даже если это от усталости — всё равно должно помочь.

Юля сидела на диване, нацепив свой вновь обретённый плеер, и что-то строчила в своём ноутбуке. Увидев меня, входящего в комнату, она вскочила, едва не порвав тонкий проводок наушников.

— Ну наконец-то! Я себе места не находила, а ты телефон дома забыл, растяпа! Я уже напридумывала тут... — она с облегчением вздохнула, наконец расслабившись. — Что случилось?

— М? Случилось? Нет, всё в порядке, — устало бросил ей я, плюхнувшись на диван. Даша совершенно измотала меня как физически, так и морально.

Юля, резко переменившись в лице, отступила назад, будто получила от меня пощёчину.

— В порядке? Значит, ты просто... — она закусила губу и, прикрыв глаза, мотнула головой. — Нет, ничего. Всё в порядке, значит? Вот и замечательно!

Она вышла, едва ли не выбежала из комнаты. Я проводил её непонимающим взглядом. Кажется, она опять из-за чего-то разозлилась.

Я рассеянно повертел в руках свой телефон, лежавший рядом с закрытым ноутбуком. Мобильник был тёплым, будто по нему совсем недавно разговаривали или долго держали в руках. Но зачем Юле понадобилось говорить по моему телефону?

Я быстро пролистал журнал. Два входящих с неизвестного номера, один принят. Надо будет спросить, кто это был. Наверное, опять пытались что-то рекламировать.

Постучав ногтями по металлическому корпусу, я отложил телефон в сторону. Поведение Юли смутило меня, и теперь я старательно перебирал в памяти события минувшего дня, пытаясь найти причину. Пришёл на работу, весь день скакал по этажам с ведром и тряпкой, а в два часа Даша утащила меня к себе, и в конечном итоге мне пришлось просить у завхоза отгул, чтобы довести её до дома. Единственное, что мне можно поставить в пику — забытый телефон и слабый, едва уловимый запах алкоголя, но ни один из этих проступков не тянул на серьёзную, полноценную обиду. Поговорить с ней? Опять ведь скажет, чтобы я не лез в своё дело и что ей нужно подумать. В лучшем случае.

Пожав плечами, я уставился на ноутбук, уже долгое время не дававший мне покоя. Что она там постоянно пишет? Может, разобрать его завтра да вынуть жёсткий диск? Ну заметит, что я залезал — ну и что? Разве что обидится чуть больше. Не впервой.

Комната плавно покачивалась, утопая в зыбком жёлтом свете торшера. Острые лучи, расходившиеся от поразительно яркой лампочки, резали воспалённые глаза. Нет, неохота возиться. Да и вряд ли я смогу собрать его обратно. А может просто встать за спиной да подсмотреть этот несчастный пароль? Вроде такое простое решение, почему я раньше до него не додумался?

Ах да. Она просто не будет вводить пароль в таком случае. Маленькая хитрая девчонка. Как же подсмотреть комбинацию незаметно от неё?

Взгляд упал на телефон, уютно устроившийся под боком у ноутбука. Ну конечно! Вот кто мне поможет. Только незадача — старичок не в состоянии писать видео дольше минуты. Придётся подгадать момент.

В комнату заглянул папа. Вздрогнув от неожиданности, я чуть не выронил мобильник из рук.

— А, Сень, вернулся? Что-то ты припозднился сегодня. Гулял что ли с кем?

Я лишь неопределённо хмыкнул в ответ. Меньше всего сейчас мне хотелось рассказывать о своих похождениях.

— Сына, а где Юлька? — он пощёлкал ножницами, которые держал в руке.

— Она там где-то... — я неопределённо мотнул головой. — В туалете, наверное.

— А мне бы тут подровнять немного, — он потянул себя за прядь волос, торчащую рядом с ухом. — Щекочется, зараза, прямо хоть выдирай. А, Юль, вот ты где!

Она появилась в дверном проёме, сверкая красными, припухшими глазами. Ну твою ж мать...

— Давай, пап, — Юля выхватила у него из руки ножницы и подвела отца поближе к свету. — Не шевелись.

Вот он, момент. Убедившись, что Юля занята волосами отца, я разблокировал мобильник и, включив запись видео, положил телефон на подушку с противоположной стороны дивана, а сам как ни в чём ни бывало устроился поудобнее на своём месте, про себя отсчитывая секунды.

Десять.

— Ну вот, теперь всё ровненько, — Юля щёлкнула ножницами и у неё в руке остался внушительный клок волос.

— Выручила, дочка, спасибо, — потерев остриженное место, папа заметно повеселел. — Весь день прямо в ухо лезли, я измучился весь, а Лену просить не хотел, она сегодня не в духе.

Забрав отстриженные волосы, он вышел из комнаты.

Тридцать.

Юля, не проронив ни слова, села на диван, отодвинувшись от меня на максимально возможное расстояние.

Сорок.

Откинула крышку ноутбука, уставилась на экран, ожидая выхода из спящего режима.

Пятьдесят. Пятьдесят два... Пятьдесят пять..

Пальцы застучали по клавиатуре, набирая заветную комбинацию.

Тихий писк прорезал комнату, возвещая об окончании записи. Юля с недоумением покосилась на телефон.

— Разрядился, похоже. Ну-ка... оп-па!

Перегнувшись через Юлю, я подцепил горячий от работы телефон. Ну что же, надеюсь, что всё прошло успешно, и я ничего не запорол. Теперь остаётся только ждать.

***

С утра голова неожиданно разболелась с новой силой. Проглотив очередной кругляшок аспирина, я прислушался к неестественной тишине, стоявшей в квартире, и только сейчас понял, что нахожусь дома один. Юля убежала на свой день здоровья, а мама, убедив наконец отца продать гараж, последние пять лет служивший лишь подобием мастерской — отец уже не мог водить свой мотоцикл, а машины не признавал за средства передвижения, — ушла вместе с ним на встречу с покупателями.

Обойдя на всякий случай пустые комнаты и убедившись, что мне никто не помешает, я прошёл к себе и дрожащими руками вытащил из-под дивана Юлин ноутбук. Глянцевая крышка откинулась, на экране мелькнул невзрачный логотип. Я тем временем копался в своём телефоне, выискивая видео, записанное вчера вечером.

На маленьком дисплее заметались неясные тени. Вот наконец Юля устраивается на диване, открывает ноутбук... Я напряг зрение, вглядываясь в расплывчатую, мыльную картинку. Кажется, все буквы строчные.

Отмотав видео назад и то и дело ставя его на паузу, я стал вбивать пароль в ноутбук. y, t, v, t, c... Enter!

Рабочий стол встретил меня чёрным фоном. Пара стандартных ярлыков, плюс ярлык какого-то необычного блокнота — кажется, для программистов. Получается, этим она всё время занята? Пишет программы?

Быстрый осмотр содержимого жёсткого диска не дал ничего, кроме пары мутных фотографий спящего меня, сделанных на веб-камеру ноутбука ещё в нашей старой квартире. Ровным счётом ничего, за что можно было бы зацепиться.

Задумавшись, я рассеянно кликнул на значок блокнота. Скорее всего, я там ничего не пойму, но посмотреть-то надо.

Замещая собой черноту рабочего стола, передо мной возникло белое окно, испещрённое крупными буквами — стена текста уходила далеко вниз, превращая полосу прокрутки в тоненькую палочку. С замершим сердцем я принялся за чтение.

█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█
						«Дневники моего кошмара»

— Марин, ну пошли уже! — я потянула подругу за рукав.

Та неспешно дожевала остатки третьего гамбургера и утёрла салфеткой жирные губы.

— Вечно ты спешишь куда-то, Ритка. Жизнь длинная, везде успеем.

— Ну да, здорово, — я в возмущении подпёрла рукой правый бок. — Сначала мне все уши о своём шедевре прожужжала, а теперь жалуется. А ну быстро веди показывай!

Маринка всего месяц назад пришла в нашу художку, и за этот месяц научилась малевать так, что учителя только ахали и всплескивали руками. Действительно, рисовала Маринка как бог, но при том совершенно не зазнавалась и была весёлой общительной толстушкой. Наверное, благодаря этому нам и удалось так быстро подружиться — у меня у самой характер-то тяжёлый, не каждый выдержит.

— Тьфу ты, с тобой и похудеть недолго, — допив свою газировку, она наконец вскочила на ноги и подхватила с пола свой рюкзак. — Ладно, неуёмная, пошли уже.

Мы пересекли небольшую тихую улочку и поднялись на третий - последний - этаж невысокого старого дома, построенного ещё до войны.

— Ну и мерзкая же рожа! Ты его откуда вообще взяла, Марин? С кого срисовала?

Я с отвращением рассматривала изображённого на холсте мужика. Водянистые, ничего не выражавшие рыбьи глаза глядели на меня из-под тонких, белёсых бровей, заставляя нервничать. Будто мертвец смотрит. Но придраться не к чему, даже Рембрандт бы обзавидовался. Всё-таки Маринка гений.

— Он меня преследует.

Слова Марины зловеще прошелестели в тишине пустой квартиры.

— А? Ты чего? Что значит "преследует"? — я обернулась, пытаясь понять, шутит ли подруга. Но Марина смотрела на меня серьёзно, без улыбки. Мне показалось, что она пытается скрыть страх.

— Представляешь, Рит, это началось где-то месяц назад, как раз когда мы переехали. С тех пор я вижу этого мужчину постоянно — на улице, в кафе, около школы — но только когда нахожусь одна. Понимаешь? Когда я с тобой — он не появляется.

— Родителям рассказывала?

— А толку-то! — она безнадёжно махнула рукой. — Ну запрут они меня дома, ну запретят выходить на улицу. Дальше-то что? Вечно так сидеть? Да пусть уж лучше убивают, — она натянуто засмеялась.

Мне почему-то было не смешно.

— Да брось, Марин. Надо же что-то делать! — воскликнула я, ощущая нарастающее с каждой секундой беспокойство. Мужик безэмоционально смотрел на меня с холста своими мёртвыми глазами, будто выбирая следующую жертву.

Марина вдруг рассмеялась, хлопнув в ладоши.

— Ха! Ну ты даёшь! — она залилась весёлым смехом. — Да я просто фотографию из газеты срисовала. Это, вроде, какой-то писатель известный. А ты что, правда поверила? Ду-у-у-рочка!

— Ничего я не поверила! — сердито возразила я, раздосадованная тем, как легко меня одурачила подруга. — Просто решила тебе подыграть.

— Ага, ага, — усердно закивала Маринка. — И вспотела ты потому, что тут жарко. И коленки у тебя трясутся, потому что ты с утра не поела.

— Так, ладно, — я резко перевела разговор на другую тему. — Пойдём-ка мы с тобой, подруга, прогуляемся. Надо растрясти все гамбургеры, которые ты в себя уложила.

На самом деле мне просто неуютно было находиться в помещении, где стояла эта картина. А спрятаться от жуткого взгляда было негде — не в кладовке же сидеть. К тому же у Маринки она почему-то вечно заперта.

— Ну и куда мы пойдём? — без особого энтузиазма спросила подруга.

— А куда глаза глядят.

И оказалось, что мои глаза глядели в сторону... старого городского кладбища.

— Совсем дурная стала. Вот что нам тут делать, скажи? — Марина ёжилась, пока мы, виляя, продирались сквозь покосившиеся ряды памятников и надгробных камней.

— Да ладно тебе. Боишься что ли? — я насмешливо посмотрела на неё, едва не зацепившись при этом ногой о торчащую из-под опавших листьев корягу.

— Не боюсь, — теперь уже настал черёд Маринки оправдываться. — Просто ты, Рит, как всегда суперское место для прогулки выбрала. Даже круче того замка, где мы неделю назад были.

И никакой это был не замок. Обычная заброшенная усадьба на выезде из города. Ну да, пятиэтажная и огромная, но всё же усадьба, в которой наверняка постоянно велись скучные чаепития и занудные балы. Эх, а как здорово было бы побывать в настоящем замке с мрачной историей и тёмными подземельями!

— Прикольно же, — я присела перед огромным камнем, пытаясь разобрать выбитую на нём дату. 1910 год? Или 1810? Слишком сильно надписи истёрлись, не разобрать.

— Да пошли уже, — она дёрнула меня за воротник. Кажется, реально боится.

Поднимаясь, я кинула взгляд на стоящий рядом памятник из неприметного серого мрамора. Да так и шлёпнулась обратно на землю.

С камня на меня смотрело... лицо Марины.

— Смотри! Это что за...

Марина проследила за моей дрожащей рукой и вскрикнула. А потом... засмеялась.

— Тьфу ты. Так ты для этого меня сюда притащила? Не, Ритка, трюк не удался.

— А? — я плохо соображала, всё ещё отходя от шока, поэтому не сразу поняла, о чём она.

— Да ты посмотри, она же худенькая. И нос другой совсем. Только издалека со мной перепутать можно.

Подойдя поближе, я смахнула с камня сухие листья. "Ремезкова Марина Алексеевна" — гласила надпись под фотографией. Чуть ниже были выбиты даты. 1893–1908.

— Марина... — прошептала я.

— Чего? — подруга подошла, услышав своё имя. — Ох ты ж... — пробормотала она, увидев надпись. — Так и в чертовщину всякую верить начнёшь.

— Фамилия твоя... И имя тоже. Неужели бывают такие совпадения? — я всё ещё не могла прийти в себя.

— Какие совпадения, о чём ты? — внезапно охрипшим голосом спросила Марина.

Подруга смотрела на меня, не отрывая глаз и не моргая.

— Какие совпадения, о чём ты? — повторила она, сделав шаг в мою сторону. — Нет никаких совпадений. Неужели ты до сих пор не поняла, что я умерла?

Она схватила меня за шею холодными пальцами.

— Не смешно, — вывернулась я из её боевого захвата.

Рассудок постепенно возвращался ко мне. Я ещё раз взглянула на могильную плиту, с которой на меня серьёзно смотрела молодая девушка. И правда, если приглядеться, то можно заметить, что лицо немного отличается от Маринкиного. И весовая категория — тоже. Но имя?..

— Ты первая начала, — пожала подруга плечами. — Вечером у родаков спрошу про эту Марину. Наверняка моя прабабка, или что-то вроде этого. Ну что, может хватит уже по могильникам шастать? Пойдём лучше в кафе, а то я что-то проголодалась от твоих шуточек.


Я внимательно рассматривала бледный круг закатного солнца в новенький телескоп, подаренный мне на день рождения. Сгустки плазмы, лениво ползая по яркой поверхности светила, то сплетались в жарких объятиях, то расходились в разные стороны, будто не желая больше иметь друг с другом ничего общего.

— Ритусь, ты уроки сделала? — поблёскивая огромной лысиной, в комнату просунулась голова со съехавшими на нос нелепыми роговыми очками.

Это мой папка. Страшно занятой человек. То целыми днями торчит в своём кабинете, зарывшись в какие-то бумаги, то иногда срывается с места и куда-то уезжает посреди ночи. Работа у него такая — исследователь. Правда, всякий раз, когда я пытаюсь узнать больше о его деятельности, он упорно отмалчивается. Наверное, что-то секретное.

Странный он у нас, в общем. Но я всё равно его люблю.

— Сейчас начну, пап. Смотри, какое сегодня солнце красивое. Да взгляни только! — я оторвалась от телескопа, жестом подзывая отца.

— Нет, Рит, я воздержусь, — папа виновато улыбнулся и, прежде, чем я успела отреагировать, исчез за дверью.

Мужик с картины всё никак не лез из моей головы. Даже после того, как я сделала уроки, пошарилась по Интернету и легла в постель, его жуткие глаза всё ещё мерещились в темноте, мелькая на краю поля зрения и вытесняя из мыслей странную могилу на кладбище. Лишь спустя два часа мне удалось заснуть.

Проснувшись от противного писка, я прихлопнула будильник и, зевая, наощупь потащилась в ванную. Шесть уроков — это вам не хрен собачий, да ещё, как назло, три дня назад я умудрилась схватить двояк по физике. И теперь надо было плестись рано-рано утром, чтобы успеть исправить его до занятий.

Улица встретила меня промозглым осенним ветром. Кутаясь в тонкую курточку, я заскакала по мёрзлым кочкам раздолбанного дворового тротуара. Проклятая физика, теперь из-за неё прусь, как дура, по темноте, пока нормальные люди дрыхнут в тёплых кроватях.

Эхо моих шагов отражалось от кирпичных стен нависавших над улицей домов. Я остановилась перед огромной замёрзшей лужей, прикидывая, как лучше её обойти.

И только спустя пару секунд сообразила, что «эхо» не затихло, наоборот, делаясь громче с каждым шагом.

Я обернулась, пытаясь найти источник звука, и меня парализовало от страха.

Дёргано, резко, неестественно двигаясь, сзади шёл мужчина. Нас разделяло всего несколько десятков метров, поэтому мне хорошо удалось различить его короткие, торчащие седые волосы и пустые, ничего не выражавшие глаза на неподвижном, испещрённом морщинами лице.

Бежать! Мозг дал команду враз проснувшемуся от адреналина телу, и я понеслась вперёд, поскальзываясь на ледяной корке.

Вперёд, вперёд! Шаги за спиной ускорились, подстраиваясь под бешеный темп моего бега.

Не разбирая дороги, не понимая, где нахожусь, я нырнула в узкую щель между двумя домами и внезапно оказалась на неизвестной мне безлюдной улице. Ряд фонарей уходил вдаль, заливая пустую дорогу ярким светом.

Рядом с обшарпанной железной будкой, буквально в нескольких метрах от меня, стоял старый автобус. Я влетела в распахнутые двери и прислонилась к окну, пытаясь отдышаться.

Автобус зашипел и тронулся с места, набирая ход. Нащупав в кармане пустое место, я вдруг сообразила, что у меня с собой нет денег — совсем не планировала сегодня кататься на общественном транспорте. Ну и ладно, лишь бы до следующей остановки доехать.

И чего я так драпанула? Наверное, дала о себе знать бессонная ночь. Испугалась пожилого мужика, который просто шёл на работу — просто смех на палочке! Глаза? Ну так тоже, небось, плохо спал. Да и вообще, в половине седьмого утра логичнее бояться бодрых и свежих людей.

Салон был пуст, лишь на заднем сиденье, надвинув капюшон на самое лицо, сидел какой-то человек — из-за бесформенной куртки я не могла разобрать, парень это или девушка. Может, это и есть кондуктор? Тогда лучше бы мне постараться его не беспокоить.

Автобус летел вперёд по пустынной дороге. Я стояла, крепко схватившись за поручень, и думала о своей нелёгкой жизни. На пересдачу уже точно опоздала, да и на первый урок, пожалуй, тоже. Отсюда до школы переть не меньше получаса. И кстати, ведь мы уже проехали несколько остановок, а водитель даже не притормозил. Встану-ка я лучше прямо у выхода, чтобы он заметил.

Но и мимо следующей остановки мы пронеслись со свистом. Этак меня в другой город увезут.

Человек в салоне встал с места и не спеша направился ко мне. Тоже хочет выйти? Или всё-таки кондуктор?

Я почувствовала себя неуютно. За окном мелькали редкие серые дома, стоящие на границе огромной промзоны. Мы что, уже за город выехали?

— Извините, пожалуйста! — обратилась я, подойдя к водительской кабинке. — Простите, я, кажется, перепутала маршруты. Не могли бы вы...

Водитель обернулся. Белёсые, мёртвые глаза с безразличием уставились на меня.

— А сейчас ты умрёшь, — проскрипел странный, не похожий на человеческий, голос.

Пробив стекло перегородки, когтистая рука схватила меня за плечо. Вскрикнув, я попыталась освободиться, но жуткое существо поднялось с кресла и, вдавив какую-то кнопку на приборной панели, с силой толкнуло меня в грудь. Пошатнувшись, я сделала шаг назад и, ощутив под ногой пустоту, стала с криком падать в распахнутую дверь, за которой на бешеной скорости мелькал покрытый инеем асфальт широкой дороги.



— Нет!

Я с криком рванулась вперёд и почувствовала под собой мягкую, упругую поверхность. Ветер, дувший из открытой двери автобуса, внезапно стих.

Открыв крепко зажмуренные глаза, я обнаружила, что сижу на кровати в своей комнате. Ни автобуса, ни хватающих меня мертвецов поблизости не было — лишь старый будильник громко отсчитывал секунды на тумбочке.

— Ритка, чего орёшь? — в приоткрытую дверь всунулась давно не стриженая взлохмаченная голова.

Это мой старший брат Антон. Иногда он бывает занудой, но в целом — классный парень. Наверняка на него все девчонки заглядываются. Вот только он слишком стеснительный, чтобы ответить им взаимностью.

— Да прикинь, какая чушь приснилась: короче, еду я в автобусе, а на меня мертвец напал.

— Супер, — заценил Антон. — Вот бы мне такое приснилось.

Я со вздохом откинула одеяло. Любит мой братик всякие ужастики, прямо до жути. Это у нас семейное.

— Папа куда-то прямо среди ночи уехал, — сообщил Тоха, жуя наспех приготовленные мной бутерброды. — Сказал, что постарается вернуться к вечеру, но не обещает. Так что лично мы с Петькой после пар пойдём в Ховринку и прямо до вечера там зависнем.

Я кивала, вяло прихлёбывая сладкий чай и слушая братца вполуха. После пережитого кошмара всё тело ломило, будто я и впрямь вывалилась из автобуса на полном ходу.

Выпроводив Антона в универ, я прошла в комнату и растянулась на смятой кровати. Как здорово, что сегодня ко второму уроку, мне просто необходимо полежать ещё пару минут. Только вот будильник надо завести...

В этот раз до школы удалось добраться без приключений. Ожидая конца уроков, я с тоской поглядывала на часы. Быстрее бы. Сразу же позвоню Маринке и пожалуюсь, до чего довёл меня её шедевр.

Трубку, однако, никто не брал. Прослушав тридцатый по счёту гудок, я отключилась и, засунув мобильник в сумку, решительно зашагала в сторону Маринкиного дома. Ну уж нет, так просто она от меня не отделается.

За массивной железной дверью царила тишина. Мой кулак вновь забарабанил по шершавому металлу. Куда она запропастилась-то, в конце-концов?

— Внученька, ты к подружке своей пришла? — из соседней квартиры высунулась сморщенная бабулька. — Ой, страсти-то какие! Ты чего, не знаешь, что тут произошло? Напали на неё вчерась, прям вот тута, в подъезде. Изметелили до полусмерти, живого места на девке не осталось. Её когда неотложка забирала, я видела — вся переломанная была. Да ты, дочка, сама к ней сходи лучше, она в третьей районной лежит.

На ватных ногах я вышла из дома, который вдруг стал казаться чужим и враждебным. Как напали? Кто? Неужели...

«Он меня преследует» — прозвучал в голове испуганный Маринкин голос. Но ведь потом она засмеялась и сообщила, что разыграла меня. Соврала, чтобы не беспокоить? Дура, дура, дура!.. Надо было сразу в милицию бежать.

Пользоваться общественным транспортом почему-то очень не хотелось, но пешком до больницы пришлось бы топать два часа. Пересилив себя, я влезла в битком набитый автобус.

Толстая тётка за стойкой с надписью «Регистратура» неохотно просмотрела записи с фамилиями пациентов.

— Четыреста десятая, — буркнула она и вновь уставилась в свою задрипанную книжку с откровенной порнографией на обложке.

Лифт, разумеется, не работал. Я стала спешно карабкаться по высоким ступенькам, гадая, насколько всё плохо. В сознании ли Маринка? Может ли она говорить? А вдруг у неё память отшибло? Амнезия, такое часто бывает после ушибов. Приду — а она меня не узнает.

Четвёртый этаж встретил меня тишиной. Коридор, в котором освещение было заметно тусклее, чем на первом этаже, давил на меня бледно-зелёными стенами с обеих сторон. Постоянно оборачиваясь, я медленно шла, прислушиваясь к каждому звуку — впрочем, из звуков тут были разве что щелчки моих подошв по бетонному полу, — и всматриваясь в номера на дверях палат. Четыреста шестой, четыреста восьмой... Четыреста десятый!

— Марин? — осторожно позвала я, приоткрыв дверь.

На кровати, полностью замотанная бинтами, лежала моя подруга. Глаза — единственное место, не покрытое слоями марли, — были закрыты.

— Марин? — я осторожно подошла к ней. Просто спит? Или...

Бледные веки вдруг широко распахнулись. Полностью чёрные глаза уставились на меня. Зрачки так расширились? Нет, это... Это кровь!

Бордовая жидкость заструилась из тёмных провалов глазниц, смачивая белые бинты.

— Марин, что с тобой? Это они тебя так?

Подруга вдруг выгнулась всем телом. Бинты разошлись, открывая взору белые обломки торчащих костей.

— Марин, ты чего? Что ты...

Она вытянула вперёд руки. Мою шею сдавили холодные, цепкие пальцы.

— Ты что? Стой! Прекрати!

Я вывернулась из её мёртвой хватки. Мумия остервенело дёргалась, пытаясь дотянуться до меня.

Я в панике выбежала в тёмный коридор. Всё. Съели мою Маринку. А я намечена на десерт.

В конце пустого коридора показалась странная фигура. Ко мне, подпрыгивая, шёл... клоун. В красном парике, оранжевом комбинзона и длинных-предлинных башмаках.

Сообразив, что от клоуна в мрачном коридоре пустой больницы вряд ли можно ждать чего-то хорошего, я сорвалась с места и побежала на лестницу.

— Цок-цок-цок, — стучали мои туфли по полу.

— Хлоп-хлоп-хлоп, — била по бедру тяжёлая сумка с учебниками.

— Ха-ха-ха, — квакал клоун за спиной.

С разбегу толкнув какую-то дверь, я выбежала... на крышу. Густые облака обступали маленький пятачок, продуваемый ветром со всех сторон. Я запоздало сообразила, что всё же стоило бежать по лестнице вниз.

— Ку-ку, — за спиной, высунувшись из-за двери, показался клоун. Его обтянутая жёлтой перчаткой рука сжимала большой окровавленный тесак.

Я отступала к краю, за которым не было видно ничего, кроме плотного серого тумана, пока спина не упёрлась в холодный бетонный карниз. Клоун не спеша занёс своё орудие над моей головой...

И упал замертво.

А за ним, не шевелясь, смотря на меня своими пустыми глазами, стоял тот самый мертвец из моего сна.

— Попалась! — прохрипел он.

Я ощутила сильный толчок в грудь, а в следующую секунду почувствовала, что лечу. Сквозь плотный слой сомкнувшегося над головой тумана до моего затухающего сознания донеслись три коротких выстрела.


— Рита! Рит, очнись!

Антон испуганно тряс меня за плечо. Я опять лежала на своей кровати и чувствовала себя полной дурой.

— Ты чего? Плакала, на помощь звала. А это ещё что такое? — нахмурившись, он ткнул куда-то в район моего подбородка.

Шея противно ныла. Дотронувшись да неё, я нащупала пару длинных, саднящих припухлостей. Будто царапнул кто-то.

— Ох, Тошка, — пожаловалась я брату, утирая мокрые глаза, — опять чертовщина какая-то приснилась. Прикинь, звоню я Маринке, а та - в больнице! Нет, ну бред какой, а? А потом...

— Так она на самом деле в больнице, — перебил меня Антон. — Сегодня утром звонила, хотела с тобой поговорить. Голосок сла-а-абенький такой.

— Как?! — я вскочила с кровати, на всякий случай ущипнула себя за руку и кинулась к телефону, но резко затормозила, вспомнив кое-что важное. — Погоди, Тох, как так «утром звонила»? А сейчас тогда что?

— Вечер, — он растерянно пожал плечами. — Девять часов уже.

— Сколько ж я спала?

— Да сутки почти. Не добудиться было, я уж думал врача вызывать.

— Подожди, а школа?

— Суббота же, ты чего? — он нахмурился. — Слушай, Рит, не нравится мне всё это. Спишь целыми днями, сны дурацкие снятся, ещё и память отшибло. Царапины эти, к тому же. Ещё вчера ведь их не было. Сдаётся мне, это Анку.

— Кто? — растерялась я.

— Анку. Элементаль смерти. Присасывается к эфирному телу человека и пьёт его жизненный сок. Вот только просто так, из ниоткуда, он не возникает. Подумай, ты никого в последнее время не обижала? Может, завидовал тебе кто?

Я помотала головой.

— Ну всё равно похоже, что на тебя порчу навели, — авторитетно заявил Антон. — Все признаки налицо.

— И что теперь делать? —  испуганно спросила я у него.

— Сглаз снимать, что же ещё, — вздохнул Антон. — Я, правда, ещё не умею, но Ванька — знаешь же Ваньку? — он ого-го! Ещё и не такое может! Он тебя в два счёта почистит.

Никакого Ваньку я не знала, но ради избавления от кошмаров готова была с ним познакомиться.

— И что, теперь до завтра ждать? — я поёжилась. — А вдруг ночью опять какая-нибудь чухня приснится?

— Зачем ждать? Ванька в соседнем подъезде живёт. Собирайся да пошли быстрее.

— Погоди, а как же Маринка? Мне надо позвонить...

— Да никуда не денется твоя Маринка, — нетерпеливо махнул Антон рукой. — Подумаешь, в обморок хлопнулась.

— Как в обморок?! На неё же напали?

Антон с беспокойством посмотрел на меня.

— Совсем плохая стала... Приснилось тебе это, дурёха. Обморок обычный у твоей Маринки, её уж и выписали поди, пока ты тут дрыхла. Ладно, пошли, а то у Ваньки скоро час выхода в астрал наступит.

Белобрысый парень лет двадцати, внимательно выслушав меня, многозначительно покивал головой.

— Точно Анку! Вот, Тоха, уже шарить начинаешь! Скоро станешь почти как я! Так, на-ка, выпей вот этого, — он сунул мне под нос бутылку с затхлой водой.

Я опасливо принюхалась.

— Пей-пей, не бойся. Заговорённая по фирменной технологии вода мгновенного действия, моё собственное изобретение!

Услышав такое заявление, я засомневалась ещё сильнее.

— Слушай, ты хочешь опять с кошмарами спать? — нахмурился Ваня. — Смотри, придёт к тебе сегодня тот мужик и голову откусит. Что тогда делать будешь?

Это был весомый аргумент. Задержав дыхание, я залпом осушила бутылку.

Ваня, отвернувшись, что-то пошептал в ладони и три раза громко щёлкнул пальцами.

— Всё! Спи спокойно! В смысле крепко... В смысле сладко... Ой, ладно, идите уже, — замахал он руками. — Мне ещё с духом Папюса пообщаться надо.

То ли от отравления тухлой водой, то ли ещё из-за чего на меня навалилась дикая усталость. Так что, вернувшись в квартиру, я сразу, даже не раздеваясь, плюхнулась на кровать.

И проспала без сновидений до самого утра.

«Да ну быть не может! Неужели?» — ликуя про себя, я вскочила с постели.

И тут же свалилась обратно как подкошенная. Ноги подгибались, в голове звенело, в глазах двоилось.

«Наверное, съела что-нибудь» — решила я и осторожно, по стеночке, прошла на кухню. Опрокинув в себя стакан воды, я почувствовала себя гораздо лучше.

И только сейчас поняла, что я в квартире одна.

Странно. Сегодня же воскресенье, Тоха должен дрыхнуть без задних ног в своей комнате. Да и папа по выходным обычно возится на кухне, стараясь в меру своих кулинарных способностей сотворить нам обед. Куда все подевались?

Трубка отзывалась длинными, какими-то безнадёжными гудками. Я набирала номера папы, Антона, Марины, но везде ответом мне служили лишь эти тоскливые, протяжные стоны телефонной линии.

Чертовщина какая-то. Стараясь успокоиться и привести мысли в порядок, я подошла к окну и распахнула створку. Промозглый ветер ворвался в комнату.

Все, кого я знала, куда-то исчезли. Получается, ещё ничего не закончилось? Кошмары продолжаются? Значит, я прямо сейчас сплю и вижу очередной дурной сон?

«Не паниковать!» — громко сказала я себе. Мой слабый голос неубедительным эхом разнёсся по пустым комнатам.

В самом деле. Может, у них у всех появились срочные дела?

В мою руку со всего маху ткнулся какой-то холодный, влажный комок. Взвизгнув от неожиданности, я отпрыгнула от приоткрытой створки и уставилась на подоконник, по которому, ошалело дёргая головой, расхаживал белый голубь. На его шее, прикреплённая верёвочкой, болталась какая-то бумажка. Я осторожно сняла записку с птички.

«Зацени моего нового питомца. Выписалась, жди, скоро зайду, всё расскажу. Марина.»

Что за чертовщина? Мобильники уже не в моде?

Я задумчиво разглядывала записку, пытаясь понять, что же задумала Маринка. Почерк, вроде, её, бумага обычная, чернила от обычной шариковой ручки. Теряясь в догадках, я поднесла записку к лицу, пытаясь разглядеть клочок получше, и вдруг мне в нос ударил слабый запах. Слабый, но очень-очень знакомый.

«Тук-тук-тук», — постучал кто-то в дверь. Враз забыв про записку, голубя и чертовщину, я понеслась в прихожую. Тошка? Папа?

За дверью, широко улыбаясь, стояла Маринка — бледная-бледная, но как всегда весёлая.

— Фух! — воскликнула она. — Ну и холодрыга там! А ты чего, спала что ли? Помятая какая-то. Питомца-то моего хоть видела? — она закинула на вешалку свою коротенькую курточку.

— Откуда ты его взяла вообще? И к чему такая конспирация? Телефон разрядился?

— Щас всё расскажу! Ты может чаю нальёшь, а то я прям продрогла вся! — она обхватила себя руками за плечи и зябко поёжилась.

— Ну пошли, снегурочка ты моя. Надеюсь, твоя почта ещё не улете... — я повернулась, чтобы пойти на кухню, но, пройдя пару шагов, вдруг почувствовала страшную слабость. В голове вспыхнул яркий фейерверк и внезапно наступила ночь.



— Мальдичентибус мундум антикиорем...

Я открыла глаза. Окно было плотно задёрнуто шторами и в комнате стоял полумрак. Рядом со мной, лежащей на холодном полу, стояла Маринка и с полузакрытыми глазами бормотала какую-то тарабарщину. В дальнем углу валялась птичка-почтальон с отрубленной головой.

— Эй! Что за шутки! — я дёрнула крепко связанными ногами, привязанными к рукам. — У тебя мозги после обморока повредились, ага?

Марина открыла глаза и слабо улыбнулась синими губами.

— Проснулась, сестричка! Ну ничего, это ненадолго. Сейчас мы наконец сделаем это. Что же этот придурок так долго возится-то?..

— Что тебе от меня нужно?

— Кроме тебя — ничего.

Ясно. Сошла с ума.

— Марин, давай ты меня развяжешь и мы поговорим, а? — залебезила я. — Мы ведь подруги, я тебя пойму.

— Ты и так меня скоро поймёшь, сестрёнка, — горячо зашептала она. — Слишком многое от тебя скрывали. Но только вместе мы сможем... Неважно! — воскликнула она, оборвав себя на полуслове. — Нет времени на болтовню!

Её глаза налились кровью, по щекам потекли тёмные струйки — прямо как тогда, во сне. Я вдруг почувствовала сильное головокружение — будто вот-вот упаду в обморок. Через сильный звон в ушах пробивались странные голоса на непонятных языках. Сознание начало медленно отплывать.

— Впусти меня, сестрёнка. Не сопротивляйся, — шептала обезумевшая подруга. Я чувствовала её холодные пальцы на своём лбу.

Нет! Угасающий разум встрепенулся, сбрасывая с себя оковы оцепенения.

— Ну ничего, — Марина отпрянула от меня. — Не хочешь по-хорошему — возьму силой.

В комнату вбежал запыхавшийся Антон.

— Тоша, помоги! — обрадованно закричала я. — Помоги, она сошла с ума! Сделай же что-нибудь! Эй? Что ты...

Это был не мой брат. Не тот человек, которого я знала всю свою жизнь. Лицо его было обезображено страшной гримасой ненависти, а изо рта росли четыре огромных клыка.

— Я выполнил вашу просьбу, госпожа, — закрыв дверь и встав на колени, он подполз к Марине и, поклонившись, протянул ей охапку чёрных свечей. Откуда только взял?

Адски ухмыляясь, она стала расставлять свечи полукругом около моей головы, непрерывно завывая на каком-то неизвестном языке.

— Дуэ партес интегралес фиери...

Существо, которое я раньше знала как своего брата, безучастно смотрело на то, как меня приносят в жертву.

— Эй, Тошка, помнишь, как я тебе блинчики пекла? Помнишь, как рядом сидела, когда ты с температурой валялся? Ну помоги, ну убьют же сейчас!

Он не реагировал. Марина поставила на пол последнюю, тринадцатую свечку и...

Закрытая дверь с треском слетела с петель и в комнату ворвались двое крепких мужчин. Один из них показался мне жутко знакомым. Папа? Это же папа!

— Отдел ПНЯ ФСБ, никому не шевелиться! — заорал усатый мужик, которого я видела первый раз в жизни.

Маринка дёрнулась, будто ужаленная. Мгновенно оценив ситуацию, она вытянула вперёд корявый палец, конец которого венчал кривой длинный коготь.

— Фас!

Антон сорвался с места и, разевая рот, из которого торчали страшные клыки, побежал к отцу.

— Папа! Папа, осторожнее!!

Отец не двинулся с места. Лишь махнул рукой, осторожно проведя ребром ладони по шее Антона, и тот вдруг, медленно опустившись на колени, завалился на бок.

Марина тем временем пыталась завершить свой ритуал. Вцепившись мне в голову, смотря прямо мне в глаза, она яростно шептала свои заклинания. И я чувствовала, как в сознание стремительно вторгается что-то тёмное, чужое. И сил уже не остаётся, чтобы ему противостоять.

Бабах!

Усатый подскочил к ведьме и с размаху шандарахнул её огромным, в половину своего роста, деревянным крестом, который всё это время держал в руках. Крест величественно крякнул и рассыпался на мелкие обломки. Марина коротко вскрикнула и как подкошенная рухнула навзничь. А потом...

Одежда на ней стала стремительно тлеть, обнажая синюшную кожу, расползавшуюся и открывавшую взору рваные волокна мышц. Пара мгновений — и на полу лежал лишь полуистлевший человеческий скелет.

— Чтоб меня черти съели! — отреагировал усатый. — Товарищ майор, на ней самоуничтожение висело, оказывается.

— Разберёмся. Дочка! Эй, ты в порядке? — папа принялся тормошить меня, всё ещё с оцепенением смотрящую на останки своей подруги.

— Что происходит? — только и сумела выдавить я.

— Нет времени объяснять.  Надо додавить гадину. Лейтенант!

— Я! — отреагировал усатый.

— Приведи Антона в чувство, собери и отвези крест обратно на склад. Сдай под роспись. Ответственность за поломку возложи на меня.

— Есть!

— А мы, доча, прокатимся с тобой до Пятницкой.

— До Пятницкой? Там же квартира Маринки.

— Именно, — развязав верёвки, папа подхватил меня под мышки и помог подняться. — Разворошим логово, так сказать.

— А как же её родители? Что ты им скажешь?

— Да нет у неё никаких родителей, — вмешался в разговор усатый лейтенант. — Они уже сто лет как померли.

— Но как же?.. Маринка ведь упоминала о них столько раз... А как давно они умерли?

— Ты, Рит, не поняла, — папа внимательно изучал умиротворённое лицо Антона, всё ещё лежавшего на полу. — Они буквально сто лет назад померли. Сразу вслед за дочуркой своей.

Я захлопала глазами.

— Спит наш Тошка, — папа разогнулся и с облегчением вздохнул. — Пусть отдыхает, эта ведьма его знатно поистрепала.

— Товарищ майор, а вы не боитесь, что на вас эта ведьма нападёт, когда вы её логово ворошить будете? — подал голос лейтенант, аккуратно заворачивая то, что осталось от креста, в ветхую тряпочку.

— Нет, Вась, не боюсь. Ты её знатно шандарахнул, да и крест древней Киево-Печерской лавры — это тебе не полено какое-нибудь. Теперь ей нужно будет время, чтобы прийти в себя. Ладно, орлы, за дело!

И мы поехали на Пятницкую.

Дверь Маринкиной квартиры была распахнута настежь. Папа нахмурился и, неразборчиво пробормотав что-то себе под нос, расстегнул висевшую на поясе кобуру.

Однако внутри никого не было. Войдя в знакомую комнату, я окинула взглядом помещение и ахнула. В дальнем углу всё так же стоял злополучный портрет страшного мужика, но какой у него теперь был вид! Бледный, с кровавыми потёками, будто струящимися из-под опущенных век, теперь он выглядел действительно мёртвым.

— Ну, не будем о грустном. Этот персонаж своё уже отработал, — ловким движением папа накинул на мольберт валявшееся рядом пыльное покрывало. — Давай лучше посмотрим, что тут может навести на след гадины.

Мы перевернули вверх дном всю квартиру, но из подозрительного нашли только пару дохлых мышей в холодильнике, да странное детское платьице, валявшееся в дальнем углу кладовки.

— Какая знакомая штука, — папа задумчиво вертел находку в руках. — Голову на отсечение даю — я её уже где-то видел.

Он свернул платье в рулон, сунул его под мышку и вздохнул.

— Ну что, дочка? Упустили мы эту тварь. Надо думать теперь, как выманить её из укрытия.

У папиной машины, облокотившись на крышу, стоял усатый лейтенант. Чуть поодаль валялся какой-то длинный чёрный чехол.

— Задание выполнил? — обратился к нему папа.

— Так точно, товарищ майор! Крест сдал, ответственность на вас возложил. И по своему усмотрению взял дополнительное оборудование, — лейтенант указал на чехол. — Свежий крест Святотроицкого монастыря, радар, утилизатор нечисти. А то мало ли, что эта гадина ещё выкинет! И ещё, — лейтенант приосанился, распираемый гордостью, — я выпросил у Петра Трофимыча уловитель.

— Уловитель потустороннего? — изумлённо переспросил папа. — Ну ты даёшь, Вась. Как ты его уломал-то?

— Под залог собственной жизни, — смущённо признался Василий.

— Это ты, получается, сейчас не совсем живой? — прищурился отец.

— Так точно! — подтвердил лейтенант. — А если до завтра уловитель не верну — буду совсем не живым.

Я лишь хлопала глазами, не понимая, о чём идёт речь.

— Смотри, дочка, — папа достал из чехла какую-то продолговатую металлическую коробочку с большим отверстием сбоку. — Это — СУП-1. Сверхчувствительный уловитель потустороннего. Технология двадцать первого века, раньше-то мы для этих дел кошек использовали.

Он поставил прибор на землю и потряс перед ним платьем, которое мы нашли в Маринкиной квартире. Коробочка зашевелилась, со свистом втянула воздух в своё отверстие и вдруг бодро заскакала по тротуару.

— Напал на след! — восторженно прошептал лейтенант. — Как быстро скачет-то, зараза!

— За ним! — приказал отец.

И мы побежали за коробочкой.

Уловитель свернул направо. Потом налево. Потом запрыгал по дворам. И, наконец, доскакав до старинного сине-зелёного здания на Тверской, бешено закрутился на месте, издавая воющие звуки.

— Это же... Моя... Художка, — я согнулась в три погибели, едва дыша после такой пробежки. — У меня завтра как раз занятия.

— Оп-па! — ничуть не запыхавшийся отец подбежал к воющей коробочке и, погладив её по блестящему металлическому боку, засунул обратно в чехол. — Засаду решила устроить, погань. Значит так, Ритусь. Василий сейчас отвезёт тебя домой, а я пока схожу на разведку.

Я распрямилась и строго посмотрела на него, слегка покачиваясь.

— Без меня ты никуда не пойдёшь.

— Рита, об этом и речи... — попытался было возразить папа, но я даже не стала его слушать.

— Одного я тебя никуда не отпущу. Точка.

— Так точно, товарищ майор! Не отпустим, — подтвердил лейтенант. — Мало ли, на что эта гадость способна!

Папа лишь вздохнул, услышав сталь в наших голосах.

И мы втроём зашли в художественную школу.

Пустынные коридоры гудели эхом наших шагов, пока мы шли по широкой лестнице.

— Прямо, прямо, прямо, направо... — бормотал в усы лейтенант, уставившись на свой радар. — Пришли! Семён Семёныч, разрешите брать!

Мы стояли перед дверью в кабинет портрета и натюрморта.

— Отставить брать! — приказал папа. — Сначала разведаем обстановку. Вдруг оно опять заложников захватило?

Мы вошли в кабинет. У окна, глядя на моросящий за стеклом дождик, стояла Антонина Павловна — моя учительница рисования.

— А, Риточка, — обратилась она ко мне. — Сегодня же выходной день, девочка, что ты тут делаешь? Ну раз уж заглянула, пойдём, я покажу тебе пару ошибочек на твоей последней картине. Она в соседнем кабинете стоит. Вы позволите? — взглянула она на отца.

Папа внимательно посмотрел ей в глаза и чётко произнёс:

— Патер ностер кви эс ин челис...

— Заткнись, тварь! — воскликнула Антонина Павловна. И я вдруг с ужасом поняла, что эта милая маленькая старушка и есть та ведьма.

Усатый Василий подскочил к учительнице и занёс над ней свой расчехлённый деревянный крест.

А в следующую секунду в кабинете прогремел взрыв.

Нас оглушило, тряхануло и вынесло в коридор. Зазвенели, падая на пол, осколки стёкол. Рухнула часть стены, отделявшая этот кабинет от соседнего. В пустые окна, забрызгивая лежащие на подоконнике рисунки, ворвалась мелкая морось.

Я с трудом открыла засыпанные пылью и штукатуркой глаза и увидела, как в конце коридора, у выхода на лестницу, неясной тенью мелькнула чья-то фигура.

— Вставай, дочка, вставай! — папа подхватил меня, помогая подняться на ноги. — Цела? Не ушиблась? Видела, куда она смылась?

Яростно кашляя, отплёвываясь от забившей рот извёстки, я махнула рукой вперёд.

— На лестницу. Наверное, вниз побежала.

— Стой здесь, поняла? Мы с Васей прошерстим всё здание. Ульянов!

— Я!

— Заблокируй все выходы отсюда!

— Слушаюсь! — лейтенант побежал к лестнице, по дороге отряхивая пыль с усов.

— Я пойду прочешу все этажи. А ты, если что — кричи, поняла? И помоги пока своей учительнице.

Только сейчас я заметила, что Антонина Павловна сидит на полу, ошалело мотая головой, засыпанной мелкими осколками.

— Так точно! — кивнула я. Папа, с пистолетом наперевес, скрылся за поворотом.

— Антонина Павловна, вы целы? — крикнула я, стоя на пороге разрушенного кабинета.

Старушка непонимающе посмотрела на меня, беззвучно шевеля губами.

— Риточка? Девочка моя, что тут произошло?

— А вы не помните? — я не двигалась с места, опасаясь приближаться к старушке. Вдруг она всё-таки ведьма?

— Я... Понимаешь, я проверяла ваши рисунки, и вдруг почувствовала себя нехорошо. Но это было секунду назад, а теперь я каким-то образом очутилась на полу.

Она с кряхтением поднялась на ноги и растерянно посмотрела на разбитые окна.

— А это что? Это как? Что же теперь делать... — забормотала она, всё ещё приходя в себя.

Я лихорадочно соображала, как объяснить происходящее. Как назло, в голову не лезло ничего путного. Ну не говорить же ей, что мы охотились за нечистью?

Холодный ветер задувал в разбитые окна, гоняя по полу мокрые от дождя листы с расплывшейся акварелью. И в этом унылом, жутком завывании я вдруг различила чьи-то тихие шаги.

Кто-то поднимался по лестнице.

Папа? Василий?

Нет, они бы не стали красться. Кто-то пытается быть незаметным.

Я выскочила на лестничную площадку и замерла.

Снизу, неестественно вывернув голову, безотрывно глядя на меня, улыбаясь странной, застывшей улыбкой, поднималась... я.

Язык присох к горлу. Я пыталась закричать, но изо рта вырывалось лишь тихое сипение.

Ещё шаг. Ещё. Всё ближе и ближе.

— П-па-ааааа-па!

Близость смерти развязала мои голосовые связки. Другая я никак не отреагировала на крик, продолжая идти и улыбаться.

— Папа!! Она здесь! Помоги!

Преодолев последнюю ступеньку, мой жуткий двойник встал передо мной. Я закрыла глаза. Вот и всё.

Сзади послышался тихий стон, и на пол упало что-то тяжёлое. Кажется, Антонина Павловна очень некстати вышла в коридор.

Секунда, другая... Никаких ножей в груди и удавок на шее я не ощущала.

— Рита?! Дочка, ты где?!

— Папа! Папа, я здесь!! — услышала я свой голос.

Только принадлежал он не мне.

— Рита?.. — взбежав по лестнице, папа растерянно остановился, глядя на сюрреалистическую картину.

— Папа, помоги! — одновременно закричали мы. Я бросилась было к отцу, но тут же замерла на месте. Прямо в лоб мне смотрело чёрное дуло пистолета.

— Не шевелитесь, девочки, — спокойно произнёс отец. — Сейчас мы разберёмся, кто из вас кто.

— Папа, я настоящая! — с отчаянием крикнула я. На глазах выступили слёзы. — Спроси, как я называла Антона в детстве. Спроси!

— Тоник, — послышался рядом мой голос. — Я называла его Тоник, потому что он был похож на мальчика из рекламы. Папа, не верь ей, пожалуйста!

Я с ужасом посмотрела на существо, стоящее рядом со мной. Получается, она знает обо мне всё? Но как мне тогда доказать папе, что я — настоящая?

— Девоньки, посмотрите-ка сюда!

В руках у папы блеснули две длинные чёрные трубки, и в следующую секунду мне в глаза ударил яркий-яркий свет. Я не мигая смотрела на отца, не понимая, что он задумал.

Папа махнул рукой и, словно в замедленной съёмке, я увидела, как те самые трубки — фонарики! это же фонарики! — закрутились в воздухе. Один из них летел прямо мне в лицо. Я вытянула руки, пытаясь защититься, и чёрный цилиндр больно ударил меня по запястью.

— Ай! — послышался взвизг сбоку.

Я повернула голову. Моя копия прижимала ладонь к ушибленному лицу. Её глаза наполнились слезами.

— Папа?.. Папочка, почему ты...

Громкий выстрел оборвал моего двойника на полуслове. Сморщившись, осев, она зашипела и вдруг начала стремительно растекаться по полу вонючей чёрной лужей.

— Вася!

— Я! — выкрикнул подоспевший снизу запыхавшийся лейтенант.

— Утилизируй по всем правилам.

— Есть! — усатый направился к клокочущей жиже, на ходу вытягивая из кармана кителя небольшой мешочек с болтающимся внутри серебряным крестиком.

— Цела, дочка? — взбежав по лестнице, папа обнял меня, трясущуюся в рыданиях, за плечи. — Тише-тише, всё уже кончилось. Сейчас поедем домой, а то Тошка, небось, уже оклемался и не понимает, что к чему.



— Ну, дочка, слушай, — папа, устроившись поудобнее на диване, отхлебнул из кружки.

С момента событий в школе прошло три дня. Отец почти не появлялся дома всё это время, возвращаясь с работы поздно ночью, засыпая на ходу, а утром, задолго до рассвета, уходил обратно. Я старалась не донимать его расспросами, хотя любопытство так и распирало. Забот у меня, впрочем, хватало и у самой — Антон, ослабев после наваждения, загремел в больницу с воспалением лёгких, и я каждый день бегала к нему в палату, нося всякие домашние вкусности.

— Придётся начать издалека, — допив чай, папа отставил пустую кружку в сторону и пожевал губами, собираясь с мыслями. — Давным-давно, аж пятнадцать лет тому назад, жила на Земле прекрасная девушка, неземной красоты. Был у неё любящий муж, работавший в захудалом НИИ, и маленький сын. И вот однажды они полюбили друга особенно сильно, и у мамы в животике зародилась новая жизнь. Да, дочка, я сейчас говорю про нашу семью.

Папа на некоторое время замолчал.

— А мама твоя, Рита, была удивительной девушкой. Она могла предсказывать будущее, лечила болезни одним только прикосновением, умела общаться с духами даже из Огненного мира. Словом, она была очень, очень сильным магом.

Я заморгала, пытаясь осознать услышанное. До этого момента папа никогда не рассказывал про маму, и всё, что я про неё знала — это то, как она выглядит. У отца на столе стояла её фотография.

— А я... Я был обычным человеком, инженером, проектировал всякие штуки. Неважно. Главное, что её силы могли передаваться только по женской линии. Поэтому-то она так обрадовалась, когда узнала, что ждёт девочку. И не одну, а целых двух.

— Как двух? Получается...

— Погоди, доча, не перебивай. Так вот, шло время, девочки постепенно развивались. И вот однажды ваша мама почувствовала что-то неладное. Что-то тёмное, страшное постепенно высасывало её силы. И она никак не могла определить, откуда исходит угроза. Пока однажды не поняла, что кто-то съедает её изнутри.

Папа грустно улыбнулся.

— Жизнь — странная штука. Говорят, в мире должно быть равновесие, и добро обязательно балансируется злом. Так вышло и здесь. Поняв, что одна из близняшек внутри неё растёт чудовищем, ваша мама приложила все силы для того, чтобы ослабить её крепнущую с каждым днём тёмную ауру. И у неё получилось... ценой собственной жизни.

Он тяжело вздохнул.

— Сразу после родов, ослабленная долгой борьбой, она умерла, даже не успев сообщить мне, кто из вас двоих является демоном. А сам я, разумеется, тогда этого определить не мог. Поэтому я стал растить вас с одинаковой заботой, однако постоянно приглядываясь и ожидая первого звоночка. Как только он бы прозвенел...

Он замолчал.

— Что бы ты сделал? — спросила я.

— Не знаю, доча, — он задумчиво на меня взглянул. — До сих пор не знаю. Хотя теперь-то я в курсе, как надо поступать с демонами. Сразу после смерти Алисы я — по её наставлению и наводке — пошёл в ФСБ, в отдел паранормальных явлений. Там меня с радостью приняли — ещё бы, не каждый день к ним заглядывают мужья белых магов десятой категории. Да и у самого меня, как оказалось, были какие-никакие способности. Впрочем, давай вернёмся к вам двоим. Время шло, а я всё никак не мог понять, кого же из вас мне нужно бояться. Три года прошли в такой неопределённости, пока однажды твоя сестра не исчезла. Просто испарилась средь бела дня, когда я отвернулся на секунду, чтобы купить сигареты в ларьке. Поэтому, кстати, я и бросил курить.

Он повертел в руках пустую кружку.

— Поначалу я боялся, что оставшаяся дочка — ты, Ритусь, — в итоге и окажется демоном. Но время шло, а никаких отклонений я не замечал. Сначала ты пошла в садик, потом в школу, была весёлой девочкой. И постепенно я расслабился, подумал, что пронесло. И до недавнего времени ничего не указывало на обратное, пока однажды — где-то с месяц назад — ты не подружилась с Мариной. Мне её лицо показалось знакомым, но я всё никак не мог вспомнить, где же его видел, пока однажды, копаясь в архивах — по другому делу, к нашим событиям не относящемуся — не нашёл старую, дореволюционную газетную вырезку. В ней сообщалось о странном, похожем на ритуальное, убийство семьи Ремезковых. Да, Ритусь, Марина была убита сто лет тому назад.

— Ты думаешь, это как-то связано с...

— Нет. Я проверил — там был просто сумасшедший маньяк. К магии вообще никакого отношения не имел. А вот родители Марины, судя по показаниям соседей — ещё как имели. Убитая невинная девушка, которая, пусть косвенно, но была связана с колдовством — идеальный вариант для создания ходячего мертвеца. По сути, понять, что такой человек не совсем живой, могут только врачи со спецоборудованием. Ну или ФСБ.

Папа подмигнул мне.

— Так вот, первой моей мыслью было бежать к тебе и запретить общаться с ожившим трупом. Но потом я задумался — поднять труп из могилы, да ещё привести его в первоначальное состояние — это очень серьёзную силу надо иметь. И стало мне интересно, откуда это у нас такие колдуны завелись. Поэтому я просто установил круглосуточное наблюдение за тобой и за Марининым домом. Поначалу ничего не вызывало подозрений. Ну, кроме того, что Марина жила совсем одна — никаких родителей у неё в помине не было. Более того, как я выяснил уже потом, квартира, в которой она жила... или, точнее, существовала, была давным-давно заброшена. Хозяин десять лет назад уехал из страны и с тех пор тут не появлялся. А вот потом началось кое-что интересное.

Папа встал с дивана и прошёлся по комнате, разминая затёкшие ноги.

— Вася, следивший за квартирой по ночам, заметил странное свечение, исходившее от стоявшего на мольберте холста. Я сталкивался с таким, поэтому сразу понял — на картине изображён сервитор — грубо говоря, оболочка, которая подселяется к человеку в подсознание. С помошью простенького ритуала можно наделить картину энергией, которая подселит сервитора к любому человеку, взглянувшему на неё. А единственным человеком, который на эту картину смотрел, была ты, Ритусь.

— Я видела мужика с картины в своих снах.

— Он должен был потеснить твоё сознание, освобождая место для разума колдуньи. В твоих снах я постоянно был рядом, наблюдая за происходящим. К счастью, способности твоей матери передались тебе в полной мере, пусть ещё и не раскрывшись толком. Поэтому твоё подсознание активно боролось с нежелательным элементом. Увы, силы были неравны. Сервитора постоянно подпитывали извне, а вот твоё подсознание с каждым часом слабело всё больше. Поэтому, как бы мне ни хотелось отследить истинного заказчика всего этого действа, сервитора пришлось уничтожить.

— Там, в больнице?

— Да. К счастью, такие сущности уничтожаются очень легко — если есть экипировка, конечно. Прежде, чем меня выкинуло из твоего сна, я успел зацепить твою «подругу»...

— Она звонила потом и сказала, что лежит в больнице.

— Я предполагал, что ей придётся залечь на дно на какое-то время, чтобы зализать раны. К сожалению, я недооценил её силу. И уж конечно, я и представить себе не мог, что за всем этим стоит твоя тёмная половинка.

— Но зачем ей понадобилось меня убивать?

— Убивать? Она не собиралась тебя убивать. Ей нужно было слиться с тобой в единое целое.

— Зачем?

— Тут, Ритусь, сложилась уникальная ситуация. Вы - второй в мире случай близнецов с диаметрально противоположными аурами. А это — ключевой момент. Две родственные противоположности, соединённые вместе, становятся ключом к воротам Паноптикума Белиала.

— А?

— Мир она захватить хотела, короче, — пояснил папа. — Ящик Пандоры открыть, грубо говоря.

— Но где бы она нашла эти ворота?

— Так они тут недалеко, — махнул рукой отец. — В сортире «Макдоналдса» на Пушкинской. Да не бери в голову, доча. Теперь их невозможно открыть. Один элемент ключа ведь навсегда сломан.

— Но ты сказал, что мы — второй такой случай? Получается, что есть ещё одна пара, способная создать этот ключ?

— Есть, — подтвердил папа. — Бог и Сатана. Но им удалось договориться. Да и старые они уже для таких выкрутасов.

— Но зачем понадобились такие манипуляции с оживлением старых трупов? — вернулась я к недавним событиям. — Не проще было вселиться в живого человека? Ведь та, другая я умела это делать.

— Уметь-то умела, да только на короткое время. Минут на двадцать, не более. Марина по большей части действовала самостоятельно, тёмная Рита перехватывала контроль только в особо важные моменты.

— Пап, а там, в художке... Как ты определил, какая из нас — настоящая? Ну то есть кто из нас — я?

Вместо ответа папа взял с тумбочки светильник и, сорвав с него абажур, поднёс вплотную к моему лицу.

— Смотри прямо на лампу, доча.

Прошло пять секунд. Десять. Пятнадцать. Я смотрела на лампу, не понимая, что задумал отец.

— А теперь прочитай вот это. Вслух, — он сунул мне в руки раскрытую книжку.

— «Рита Курочкина влюбилась. И не в кого-нибудь, а в директора школы. Имя у директора было прикольное — Агафон...», — начала читать я.

— Вот видишь, — прервал меня папа. — У тебя в мозгу есть особый светлый участок. У твоей мамы был такой же. Благодаря ему ты не слепнешь даже от очень яркого света, и можешь видеть в полной темноте.

— А что, другие люди разве не могут? — изумилась я.

Папа лишь усмехнулся.

— А вот у твоей тёмной половинки вместо светлого участка был, соответственно, участок тёмный. Поэтому она очень плохо видела даже при обычном свете. А уж мой фонарик полностью её ослепил, поэтому она и не смогла его поймать. Просто не заметила, что к ней что-то летит.

— А Антон? — я вспомнила торчащие у брата изо рта клыки.

— Тошка? Он-то обычный человек, поэтому ведьма так легко сумела взять над ним контроль. Он тебя той ночью немного покусал, чтобы ослабить сознание — совсем чуть-чуть, видимо родственные чувства оказались сильнее чар. Ну ничего, он парень крепкий, быстро поправится. А потом, дочка, знаешь что мы сделаем? Возьму я, пожалуй, заслуженный отпуск, да полетим мы втроём в Париж. Недельки на две. А? Что скажешь?

— В Париж? — я зажмурилась, не веря своему счастью.

И проснулась.
█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█▬█

Я откинулся на спинку дивана и потёр уставшие глаза. Выходит, все эти тревожные записки были просто набросками сюжета. А с Юлей всё было в полном порядке... до недавнего времени.

Стараясь отогнать мрачные мысли, я выключил компьютер и сунул его обратно под диван. Надо будет ещё по поводу вчерашнего поговорить.  Чего она на меня так взъелась?

Внезапно пришедшая в голову догадка ошеломила меня. Закрыв глаза, я медленно опустился на пол. Ну конечно! Юля же просила пойти вместе с ней на собеседование, а я обо всём забыл. То-то она так отшатнулась от меня вчера. Господи, какой же я идиот! Бежать, бежать в школу и немедленно перед ней извиниться!

На ходу натягивая джинсы, спотыкаясь на каждом шагу, я вылетел в коридор и принялся натягивать кроссовки. Чёртовы шнурки опять вылетели из отверстий, серой лапшой размазавшись по полу. Я запихнул их внутрь — ничего, и так продержатся. Куртка? Не нужна, плюс пять на улице. Тьфу... Деньги, деньги! Надо купить ей цветов! И сушёные вишенки, ведь она их так любит!

Я тыкал прыгающим в руке ключом, пытаясь попасть в скважину. Ну же, засовывайся! Как же громко стучат зубы. Надо успокоиться, тогда и руки перестанут дрожать. Минуту... кажется, это кто-то стучит в дверь?

Ключ проскользнул в отверстие и легко провернулся, отпирая замок. За дверью, скалясь своей неизменной лёгкой улыбочкой, стоял белобрысый Паша.

— Спал, что ли?

Он попытался перешагнуть через порог, но я преградил ему путь.

— Не знаю, зачем ты пришёл, но у меня сейчас нет времени.

— Советую тебе его найти.

Он попытался убрать мою руку, загораживающую вход. Отпихнув наглеца, я выскользнул из квартиры и захлопнул за собой дверь.

— Я серьёзно. Поговорим в школе, если это для тебя так важно.

— Не для меня. Для тебя.

Он выставил вперёд руку с зажатым в ней прямоугольником плотной бумаги. Фотография. На которой...

На которой, освещённые яркой вспышкой, были запечатлены мы с Юлей. В палатке. Обнажённые.

— У меня таких много, — Паша вытянул из своей барсетки ворох глянцевых карточек. — Вот тут ты её протыкаешь — видишь, какое у неё лицо? Вот здесь крупные планы — хороший у меня фотик, а? Шестнадцатикратный зум, да как чётко снимает! Я хотел природу пофоткать, но в итоге всё вышло гораздо интереснее. А, вот это — моя любимая! Тут вы уже закончили — видишь, струйка вытекает? Тебе, видимо, совсем крышу сорвало, раз ты до конца решил идти.

— Что тебе надо? Что ты хочешь? — втолкнув его в квартиру, поинтересовался я. — Денег? У нас сейчас нет. Но я отдам тебе свою зарплату, если только...

— Какие деньги, о чём ты, — с ухмылкой прервал он меня. — Твою зарплату я за ночь спускаю, спасибо дядьке за моё счастливое детство. Нет, Сёма, мне нужно кое-что другое.

— Что?

— Она! — он постучал пальцем по фотографии, тыкая в искривлённое гримасой наслаждения Юлино лицо. — У тебя классная сестричка, я это сразу отметил. Ты её, увы, уже слегка подпортил, но даже так она просто шик. Теперь мой черёд её пользовать.

Моё лицо без слов выразило всё, что я думаю об этом предложении, поэтому Паша не спеша продолжил:

— Ну а если у тебя хватит глупости отказаться... Давай просто представим такую ситуацию: в один прекрасный день... скажем, в понедельник. Так вот, в понедельник Юля приходит в школу и видит, что в вестибюле — прямо напротив входа — стоит огромная толпа. Все гудят, толкаются, что-то рассматривают. И вот когда Юля — она же любопытная девочка, правда? — так вот, когда Юля пробилась через кучу народа, чтобы рассмотреть, что же так такое показывают — перед ней вдруг открывается удивительная картина.

Он помахал стопкой своих мерзких фотографий.

— И прикинь — вся школа уже это видела! Все учителя, ученики... Директор! — он прищурился. — Рассказать, что будет дальше? Нет уж, давай я расскажу! Сначала Юля обнаружит, что с ней никто не разговаривает — даже когда она к кому-то обращается. Как будто и нет в школе такой девочки — Юли Семёновой. Потом её — совершенно внезапно — вызывают к директору, где Сергей Юрьевич сообщает ей грустную новость: к сожалению, в школе нет места ученикам, которые безо всякого стеснения трахаются со своими братьями чуть ли не в открытом поле. Ну и уже потом, когда расстроенная Юля возвращается домой, внезапно обнаруживается, что кто-то подкинул парочку фоток под дверь вашей квартиры, аккурат тогда, когда ваша мама — суровая женщина, между прочим, едва не прихлопнула, когда я вашей площадке топтался! — выходила на работу. А потом... Сёма, мне продолжать, или ты уже всё понял?

Да. Я понял. Папа, узнав всю правду, выгоняет меня из дома. Если успеет, конечно, но скорее всего, он просто умрёт от сердечного приступа, едва увидев эти мерзкие картинки. Юля навсегда получит психологическую травму и возненавидит меня до конца жизни. Ну а мне просто останется бомжевать по теплотрассам, без друзей, родственников и безо всякой надежды.

— Вижу понял, — удовлетворённо произнёс Паша, складывая фотографии обратно в сумку. — А теперь о моих условиях. Срок у тебя — ровно неделя. Если до следующей недели Юлька не появится у меня дома, готовая обслужить четырёх за раз — и много раз! — то пеняй на себя.

— Как четырёх? Кого четырёх?

— Ну а ты думал Васька с Ванькой просто стоять смотреть будут? Да и Ромке пусть уж перепадёт, за компанию. А что, у тебя с этим какие-то проблемы? — рука, сжимающая стопку фотографий, угрожающе замерла.

У меня есть выбор?

— Нет, — просипел я, равнодушно глядя в стену прямо перед собой. Злость, страх, отчаяние — все эмоции вдруг разом куда-то испарились. Осталось лишь ощущение глубокой, всепоглощающей безысходности.

— Вот и славненько, — Паша повернул ручку и вышел в подъезд. — Пока об этом знаем только ты и я. Да, даже Васька ещё не в курсе. Запомни, суббота — крайний срок. Чем быстрее ты управишься — тем менее злым я буду.

Хлопнувшая дверь скрыла за собой его мерзкую кривую ухмылку.

Я медленно сполз по стене на пол. В голове роились обрывки каких-то мыслей. Юля... Папа... Работа... Паша...

Не знаю, сколько я просидел без движения, пялясь в серый пыльный потолок, но постепенно в голове начали оформляться какие-то хрупкие конструкции. Ситуация безнадёжная, но я, по крайней мере, могу облегчить последствия — не для себя, так для Юли. Перевести её в другую школу, напрячься и вновь снять квартиру... Но как вывести папу из-под удара?

Или, может быть, рассказать всё Юле? Конечно, она окончательно возненавидит меня, и правильно сделает — всё это происходит только по моей вине. Но, возможно, вместе мы сможем придумать что-то лучше, чем просто смирение и ожидание неизбежного.

Да, ситуация безнадёжная. И безболезненного выхода не существует. Кто-то обязательно пострадает. Я, Юля, папа... Или...

Или Паша.

Глаза сфокусировались на мутном зеркале, в котором бледным пятном отражалось моё лицо. Если устранить источник проблемы — то проблема исчезнет сама собой. Ни папа, ни Юля — никто из окружающих ни о чём не узнает. Но готов ли я зайти так далеко?

----------------
Следующая часть: http://pastebin.com/MifX7TRP