ИСТОРИЯ ТРИНАДЦАТАЯ.

( От этой истории осталось только окончание).

"Скажите, сколько у вас стоят антидепрессанты?", - спросил Игорь. "Какие именно вас интересуют?", - спросила женщина-лекарь. Игорь стыдливо тыкнул пальчиком. "Эти мы без рецепта не продаем", - сказала она. Игорь показал на другую коробочку в витрине. "Эти тоже", - сказала женщина-лекарь, и видно было, что суровость ее возросла и раздражение усилилось. "Я рекомендовала бы вам что-нибудь на растительной основе", - сказала она таким голосом, чтобы Игорь понял свои обстоятельства, что без рецепта он ничего не получит, а получит только эти, на растительной основе. "Сколько они стоят?", - спросил Игорь. Женщина-лекарь назвала цену от которой Игорь в отчаянии заскреб стекло витрины и запричитал так громко, как мог:"Ну почему, почему у вас такие дорогие антидепрессанты? Почему не продаете вон те без рецепта, разве не видно, что мне плохо?". Он недолго поплакал в аптеке, недолго, потому что охранник выставил его наружу, плакал, пока шел домой и весь вечер проплакал дома, дома он плакал совсем уже в голос, поскольку никто не мог его выставить и потому что вино, которое выпил Игорь по возвращении только усилило его тоску, отчаяние и его мрачность. Он плакал настолько допоздна, что все соседи уже легли спать, кто-то из соседей принял его плач за собачий вой и стал предостерегающе стучать в батарею, тогда Игорь умолк, сходил за вином в круглосуточную лавку, выпил одну бутылку на обратном пути и еще две дома, а это заняло у него почти всю ночь.

Под утро он решил сжечь свою сказку, то есть сперва он, конечно, стер ее из своей счетной машины, а то, что было распечатано ему захотелось именно сжечь. Трудно описать, до чего тяжело спалить восемьсот страниц в обычной квартире, если нет желания и нет сил куда-нибудь выходить. Вся пачка бумаги не занималась сразу, а только тлела, Игорь начал на кухне, закончил в туалете, так что весь дом его стал в дыму, а раковина на кухне, раковина в ванной, ванна, унитаз - все стало черным. Часть бумаги, которую уже не было сил жечь, Игорь, дивясь ее приятной вафельной хрусткости, положил в мусорное ведро и как бы дух Гоголя и духи борцов с советской властью стояли у него за спиной и одобрительно глядели на все это.

Игорь вышел на балкон подышать свежим воздухом, там он стоял некоторое время, нюхая покрытые сажей руки и вспомнил, что они пахли так в детстве после каждого субботника. Игорь полез в карман за сигаретами и нашел там мокрые лоскутья рукописи из той части бумаг, что не желали гореть в лужице унитаза.  На клочке, угодившем под руку, сквозь проступавшие буквы нижних страниц (а все они были мокрые) была вот такая часть текста:" Нука и Бом неторопливо поднимались по тропинке, под ногами их, как спички похрустывали засохшие сосновые иголочки, любопытные белые мотыльки бились о стекло их фонаря. Лес и все вокруг было покрыто пологом волшебницы-ночи, только под ногами Нука и Бома был небольшой кружок желтого света. Где-то недалеко ухал старый Филин, предупреждая проказливых мышей, что скоро вылетит на охоту, чтобы все они перестали баловаться и бежали спать по своим теплым норкам".

Игорь смял мокрую бумагу и выбросил ее наружу. Его стала поклевывать легкая досада за опрометчивое ночное сожжение.  С этим чувством досады он лег спать, с этим же чувством проснулся, только теперь к чувству досады примешивалась злость на самого себя и отчаяние, что ничего уже не вернуть, и до собрания литобъединения оставалось всего два с половиной часа, а Игорю нечего было читать перед именитым гостем. Игорь сел за счетную машину, попробывал написать рассказ торопливой рукой, начал, но ему разонравилось, начал второй, но и второй ему разонравился тоже, начал третий, а время уже совсем поджимало, он поправил все три кусочка, как мог, решил выдать это за отрывки из неоконченного романа, распечатал то, что получилось и поехал в библиотеку и морщился по дороге, потому что счетная машина повела себя неподобающе и выровняла его кусочки по левому краю, да так и напечатала. Игорь смотрел на это уже сидя в желтой маршрутке и досада заставляла его часто поправлять и протирать очки.

Приехал он последним из всех. Участники литобъединения уже пили чай и переглядывались, среди сидящих за столом Игорь не сразу нашел члена союза писателей, тот как-то очень хорошо сливался с обществом местных безумцев и любителей выпить, только что рубашка его была белее, чем у остальных, да пиджак поновее да почище. Он был моложе Игоря лет на восемь, что Игоря неприятно поразило.  Сергей Сергеевич заглядывал в глаза члену союза писателей, и это Игоря неприятно поразило тоже.

Еще не завершив чаепития, стали читать. Первым, после того, как его представили, начал гость, Наташенька наклонилась к Игорю и хихикнула ему в ухо:"Какой молоденький. Это у него что, бачки?", - Игорь, не сразу понял вопрос, но все равно кивнул. Все слушали и запоминали для того, чтобы обсудить это где-нибудь позже, Игорь подумал, что если бы писал стихи (а гость читал стихи), то получилось бы у него может не лучше, но и не хуже бы точно, Игорь покосился на угол, где сгруппировались поэты, на их лицах была обида и непонимание, их лица как бы говорили:"Почему так, почему не нас встречают чаем и сушками, ведь наши стихи такие же". Все недоуменно морщили лбы при упоминании какого-то Рыжего, который попадался в стихах гостя довольно-таки часто.

После гостя все стали читать в порядке своей важности и авторитета, начиная по старшинству и начиная со стихов, то есть сперва читали пожилые поэты, потом пожилые поэты, считавшиеся не очень талантливыми, потом сумасшедшие пожилые поэты, потом прозаики в годах, потом поэты среднего возраста и так далее, но это только звучит страшно, что все они читали, на самом деле литобъединение было небольшим, а явление народу некоторых текстов и некоторых персонажей из местных кажется скрашивало гостю ту спокойную скуку, ноту которой он успешно задал, когда начал первым. Больше всего гостя, конечно, поразил высокий худощавый Дмитрий Петрович со своим потертым кожаным портфелем, очками с толстыми линзами и рубашкой, испещренной маленькими олимпийскими кольцами и надписями "Олимпиада -80", прикид Дмитрия Петровича шокирующе оттенялся его стихами для детей, про детей, про белочек, и всякую такую некрупную шушеру, на строчках:"На бельевой веревочке сушу штанишки Сонечке", - гость заметно содрогнулся. Игорь ждал своей очереди два с половиной часа, Наташенька то и дело наклонялась к нему и что-нибудь говорила хихикая, Игорь кивал, поглядывая на ее голубые крупные бусы в глубоком вырезе ее голубого синтетического платья, как бы наполненного округлостями и ямочками. Когда она встала, чтобы прочитать скромные стихи о любви к дочкам и мужу и родителям и о той благодарности к родителям, какую она испытывает каждую минуту своего существования (можно было сидеть, но она встала), чай загустел во рту Игоря, потому что платье обтягивало Наташеньку так, что Игорь со своего места мог сосчитать каждый кружавчик стрингов на ее содрогавшемся от декламации крестце.

Именно поэтому, когда Игорь начал читать сам, голос его несколько дрожал от злости и был сипл от волнения, от волнения же он позабыл сказать, что это отрывки из романов и забыл представиться, а Сергей Сергеевич ему напомнил, случилась неловкая пауза, внутри которой Игорь объяснял, кто он такой, людям, которые его и так неплохо знали. "Игорь пишет философскую сказку", - пояснил Сергей Сергеевич гостю, а Игорю послал взгляд, в котором было что-то похожее на поощрительное похлопывание по плечу, нет, даже похлопывание между лопаток. Игорю сразу вспомнилась его истерика в аптеке, его истерика дома. Полный отвращения к самому себе, он уткнулся носом в бумаги, и глаза его заслезились от волнения, злости, брезгливости и бессилия унести себя куда-нибудь подальше от этого места и этих знакомых. Он стал читать:

Сергей Сергеевич, возглавлявший литобъединение,
Так объяснял свою нелюбовь к верлибрам, он говорил,
А все внимательно слушали, а кто-то даже записывал:
"Классическое стихосложение - это сконцентрированные
Смыслы, запрятанные друг в друге как части телескопа,
Как (тут он всегда протирал очки в толстой оправе
И терял нить, потому что был забывчив, или его
Перебивали, передайте сахар, как ваша язва,
Сконцентрированные с двумя эн, или с одной),
Так вот, целая бездна смыслов таится в четверостишии,
В том, как зарифмованы слова, как нарушен ритм,
А верлибр - голый текст и ничего более,
Он не значит ничего, кроме того, что в нем описано".
Самыми простыми словами объяснял он.
"Белочка встретила ежика,
Ежика мохноножика,
Они собирали грибочки,
И желтенькие листочки".
"Люблю я свой рифейский край,
Потому что он, как рай,
Много в нем всего сокрыто
Малахита и гранита".
Сергей Сергеевич, как наяву видел, тот осенний день,
Девяносто восьмого года,
Когда он купил книгу Лотмана на Антона Валека
За пятьдесят рублей, лавочка на остановке была
Горяча от солнца, шар еще не установили,
Двадцать первый автобус вез его на вокзал.

Игорь не стал поднимать глаза, только торопливо сказал:"Второе", - и продолжил.

Вот актер массовки, ну, он любит сниматься в массовке,
Не сказать, что неудавшийся актер, да он вообще
Не актер, так, дед мороз у жены воспитательницы
Детского сада, дед мороз у сына в школе,
Дед мороз у себя на работе, и при этом
Иногда актер массовки, то есть как бы и актер
И не актер, и при этом как бы все же актер,
За последние три года его убивали раз восемнадцать,
Ублюдка-красноармейца, матроса,
Немца, немца, немца, немца, немца,
Ублюдка-красноармейца, ублюдка-красноармейца,
Чеченского террориста, просто ублюдка,
Просто красноармейца, белогвардейца,
Федерала, чеченского террориста, немца,
Немца, чеченского террориста, федерала,
То есть девятнадцать.

"А это я хотел назвать признание в любви, но не закончил", - сказал Игорь, боясь поднять глаза на Сергея Сергеевича, взгляд которого чувствовал на темечке:"Те я тоже не закончил, но это я совсем по другому хотел". Никто его не перебивал.

Признание в любви.
Даже странно, что они вообще говорили,
Не говоря уж о том, что спали
Друг с другом, цветы, драмтеатр
С Булыгиным, пиццерия, набережная,
Поглядывание на парочки возле ЗАГСа,
На лодки в пруду,
Совместные дни рождения,
День города, новый год.
ОШО, Коэльо, йога, фитнесс,
Культ богини, бхуджангасана, салабхасана,
Сарвангасана, випарита карани,
Глядя здраво - сорокалетняя бездетная
Анимешница из Усть-Катера - это не умиляет,
Кавакуаримасен.

С другой стороны он, девятнадцать лет
Пишет сказку про ежика и слоника,
Про добрую фею и злого великана,
Про говорящих зверей и говорящие растения,
Про то, что дружба помогает делать нам
Настоящие чудеса, может преодолеть любые
Преграды на пути, время и расстояние
И еще много пафосных существительных,
Архаизмов и заимствований
Дружба может преодолеть.
И вот они стоят перед ним все его звери,
Тоташа, Мушик, Вуфан, Колбик,
Хоха, Мурзик,
И еще штук восемьдесят персонажей,
Это половое влечение не знает преград,
Не знает ни видовых ни каких других
Различий, это его не остановить ничем,
Ни смертной казнью, ни расстоянием, ни временем,
Ну еб твою мать, Игорь, ну еб твою мать.

Все как-то сразу поняли, что это конец его текста, Игорь еще не успел отложить листочки, а в чтение уже вступал очередной литобъединенец, какой-то студент с фентези про вампиров и борцов с вампирами, на фразе студента "Как ты можешь знать, что ты умер, если ты никогда не жил", Игорь не выдержал и вышел наконец покурить, через час он уже сидел у себя дома пил водку, а напротив него, тоже пия водку, расположился член союза писателей. Член союза писателей говорил:"Ты поэт, поэт. Единственный поэт в этой вашей шараге. Если бы не ты, даже не знаю, зачем я сюда приехал, почитай еще, что у тебя есть". Игорь говорил, что у него больше нет ничего, что это случайность, что это вовсе не стихи, что сказка у него была гораздо лучше, но он ее сжег, а член союза тем больше не верил ему, чем был пьянее, он считал, что Игорь кокетничает. "Тебе надо поехать на семинар Казарина", - говорил член союза писателей.

 Член союза писателей оказался историком в отпуске, поэтому прозависал он у Игоря целую неделю и все время говорил о литературе, и они все время пили, где-то на третий день у них не стало сил пить водку, и они стали пить только пиво, сперва крепкое, переходя от него ко все более легкому и светлому. В день, когда Игорь провожал члена союза писателей на вокзал, они несли в руках по банке безалкогольной "балтики". "Это все такая ерунда", - говорил член союза писателей:"Мне вот это членство только затем, чтобы от милиции отмазываться, если она меня остановит, когда я выпью, я историк на самом-то деле, если бы в союз принимали только тех, кто настоящий писатель, там бы никого не было после того, как Бажов умер, да и Бажов, если бы у него хватило бы ума, понял бы, что он никакой не писатель и ушел бы сам. И было бы там пусто". И он поблескивал бесячьими глазами в сторону Игоря, за неделю непрерывного пьянства Игорь оброс щетиной, а член союза писателей остался гладким и при бачках. Перед самой посадкой в повозку, член союза писателей купил две бутылки "жигулевского", позвякивая ими друг о друга, полез в салон, водитель не хотел пускать его, но тот как-то договорился. Не дожидаясь отхода, Игорь пошел домой. Он не чувствовал ничего, кроме огромного разочарования, и облегчения, что гость наконец уехал, что больше не нужно никуда ходить раз в неделю. Он шел по проспекту Строителей, а в голове его крутились две строчки, он даже не осознавал, что они крутятся:

Член союза писателей оказался историком в отпуске,
Поэтому прозависал он у Игоря целую неделю