Chapter 13 edit.2

Глава 13. Заметки на полях.
- Где точно она была? – Спросил Артём.
- Здесь под кроватью. – Ответил Андрей. Он сидел на полу и заглядывал под кровать. Там было всё так же, как и всегда: дорожные сумки, пакеты с грязной одеждой, сдутый волейбольный мяч. Но не было коробки.
- Что-нибудь поменялось? Погляди? – Артём нагнулся над ним.
- А я помню? Здесь давно бардак. В шкаф точно не убирали?
- Я смотрел в шкафу. Нет там ничего.
- Кому она понадобиться-то могла?
- А чёрт его знает.
- Мы точно никому не говорили? А? Никто из вас?
- Да никому. Нина только ещё знает.
- Нина… Да. Нина знает, но дверь-то была заперта. Тем более, её весь вечер не было.
- И где она?
- В шестом корпусе. Там день рождения что ли чей-то.
- И где тогда коробка?
Из-за ноутбука высунулся Миша.
- У его друзей наркоманов спроси, - сказал он. Андрей в это время радовался, что не снял свитер, скрывавший повязку на руке.
- Мне кто-нибудь объяснит, что за наркоманы? – Спросил Артём. – Я уже не первый раз слышу, с тех пор как вы пришли.
- Не спрашивай, он сам не знает.
- Просто вы сами наркоманы, - обиженно сказал Артём. – Коробка где? Миш, вставай тоже.
- Зачем это? – Миша покосился на него.
- Ищи.
- Не буду я ничего искать.
- Это почему ещё?
- У Андрея спроси. Он какой-то способ новый придумал.
- Что за способ.
- Ерунда какая-то. Мне не нравится.
- Андрей, что он говорит?
- А? – Андрей поднял голову. До этого он пытался восстановить последовательность событий. Весь день в субботу кто-то из них троих был в комнате, Миша искал с чего начать опись содержимого коробки. В половине седьмого они с Мишей убирают коробку под кровать и уходят играть в бридж. В восемь Артём уходит в магазин и запирает дверь. Или не запирает? Нет, божится, что не забыл, да и раньше за ним таких промахов не было. Через полчаса он возвращается, но, разумеется, коробку не проверяет. Около десяти Андрей с Мишей начинают следовать за Галицким. Примерно через двадцать минут появляется Альфред. В половине двенадцатого Артём, в поисках указаний на хронологию записей, лезет за коробкой, но не находит её ни на прежнем месте, ни где бы то ни было в комнате и звонит Андрею.
«Мог ли Артём забрать коробку и скрыть это? Нет, зачем это ему. У него и так есть свободный доступ… Нет, это уже паранойя. Для Артёма это развлечение ума, он никогда на такое не пойдёт. А вдруг… Альфред. Где он был до встречи с ними в половине одиннадцатого? Не видел ли я коробки в дворницкой? Нет, это тоже бред, до того момента, как он узнал правду о Болгаренко, он не считал эти записи чересчур опасными. И, в любом случае, не проявлял к ним интереса. Он вовсе не знал о том, в каком количестве эти записи здесь. Были здесь. Удивился Альфред вполне естественно, но склонен ли он врать так ловко и натурально? И что, что такое он понял о Болгаренко? Вышел… Откуда вышел? В каком смысле вышел? Он был зависим от «семнадцатого»? Сколько же проблем! Надо с кем-то это обсудить, один я точно с ума сойду во всём разбираться. Только с кем?»
Андрей посмотрел на Артёма. Тот сел на свою кровать и виновато глядел в ответ. Во взгляде его читалось: «простите, не уберёг». Андрею захотелось успокоить его, сказать, что он ни в чём не виноват, но он не стал. Если Артём считал себя хоть немного виноватым, то давать ему понять, что тебе в голову по этому поводу приходила та же мысль, значило только укрепить его чувство вины. А он отчаянно пытался его скрыть.
Миша по-прежнему лежал на кровати с ноутбуком на коленях и хмуро смотрел в монитор. Он с кем-то переписывался. Через примерно равные интервалы руки его отстукивали новое сообщение, временами он улыбался какой-то шутке и снова становился угрюм. Андрей подумал, а вдруг Миша прямо сейчас пишет: «Всё прошло гладко, они ничего не поняли».
Андрей увидел волосок, прилепившийся к крышке ноутбука. Вокруг волоска расселились как тусклые звёзды, пылинки, каждая – тоже маленький волосок, крохотное волоконце… Андрей моргнул. Наваждение пропало, крышка снова выглядела чистой. «Это тоже бред. Прекрати. В чём ты их подозреваешь? Ты не имеешь ни оснований, ни даже морального права». Ему срочно нужно было поговорить с кем-то ещё. Но с кем говорить об этом?  «Ну конечно!». Андрей схватил телефон. Нина в сети и, похоже, из дома.
Андрей встал и направился к выходу.
- Ты куда? – Крикнул ему вслед Артём.
- Скоро вернусь, - ответил Андрей не оборачиваясь.
Он отправился на четвёртый этаж. В коридоре сердце по привычке забилось чаще, и непреодолимая сила начала вытеснять беспорядочные подозрения, заполняя мозг чувством бессмысленной радости. Но за несколько шагов до двери, когда Андрей уже видел три латунных цифры 4-1-4, сила столкнулась с другой силой и откатилась почти ощутимой физически волной. Андрей остановился. Кроме них знала только Нина.
«Это была Нина. Ничего страшного. Забрала коробку, не сказав. Уже хуже. Специально сделала себе алиби в виде чьего-то дня рождения. Очень плохо. Из запертой комнаты. Полный п…» Андрей понял, что стоит как вкопаный посреди коридора, только когда его обошла, странно покосившись незнакомая девушка с полотенцем. Сильный запах парфюма ударил в нос и привёл его в чувство.
Андрей развернулся и дошёл до лестницы. «Могла ли Нина? Почему нет? Она по-прежнему до ужаса любопытна, а мы давали ей слишком мало информации. Но пошла бы она на такое? Нет, она просто сказала бы мне. Да и могла бы она пойти на такое?» Андрей задумался, и тут волна двинулась в обратном направлении. Жуткое подозрение было сметено наплывом эйфории. «Нет, она бы никогда так не сделала. Что бы она ни говорила, она же… любит меня?». Андрей сжал кулаки и сделал несколько вдохов.
Он коротко и тихо постучался. С той стороны не раздалось ни звука. Он выждал немного и постучался ещё раз. Опять тишина. Андрей повернулся, и пошёл было обратно, как за дверью раздались быстрые шаги. «Да, кто там?», - донёсся изнутри голос Нины. «Это я», - ответил он, спохватившись, что его по голосу можно и не узнать. Но Нина узнала. Захрустел замок и дверь приоткрылась. В щели появилось лицо Нины. Он сразу понял, как когда-то понимал глядя на мать. Нина пыталась это скрыть, но не смогла. Недавно она плакала, и плакала долго. Андрею не пришлось ни о чём спрашивать. Она промолчала, потом вздохнула и сказал: «Я опять потерялась».

Из сбивчивого рассказа Нины, который она несколько раз прерывала, опять срываясь в рыдания, и начинала заново, Андрей понял следующее: вечером Нина пошла на день рождения к своей бывшей однокласснице, которая училась на факультете электроники. Народ подтягивался медленно, алкоголь расходовался быстро, но Нина смогла взять себя в руки и оставаться трезвой. Всё было довольно стандартно. Игры, единственная цель которых – не дать вечеринке превратиться в беспорядочную вакханалию, неизменный гитарист, горланящий к всеобщему восторгу «У ночного огня» и «Из окна», ухаживания пьяных электронщиков. Нина заскучала и собиралась уже пойти домой. Впрочем, не из-за них. В большинстве своём славные ребята они ей даже нравились, хоть и чувствовали себя чрезмерно остроумными и неотразимыми.
Но в какой-то момент, разговаривая на балконе пожарной лестницы с одним из них, она вдруг обнаружила, что стоит на том же месте, и её держат та самая одноклассница и её парень. На руках была кровь, голова трещала по швам. Выяснилось, что неожиданно для всех она просто схватила парня, с которым говорила за горло, вцепилась ногтями, крича что-то вроде «Всех вас, мразей, надо было передавить ещё тогда!» Парень, в ужасе от мгновенного превращения нимфы в эринию, не стал даже кричать. На его счастье, ему на помощь подоспели те двое. Точнее, пришли они на помощь Нине, и не сразу поняли, что та не защищается, а самым яростным образом нападает.
Бешенство её длилось недолго, всего около минуты. Потом она пришла в себя, с жуткой слабостью и провалом в памяти. Её отвели домой и уложили спать, но она не смогла уснуть – едва она задрёмывала, как ей начинало сниться, будто она хватает того парня за горло – и промаялась до самого прихода Андрея.
- Это не впервые уже… - сказала она.
- В прошлый раз, тогда, на улице?
- Ага. Я тогда испугалась только, потерялась, и вроде бы я не я. Не сразу, как будто… Как будто рывками, я, потом опять не я.
Они сидели у Нины на кровати. Андрей заварил ей чаю, завернул в плед и теперь сидел рядом с ней, прижимая к себе. Её соседок не было дома. Впервые Андрея радовал перекос в пропорции полов в МИТПФе.  Для девушки здесь получить сколь угодно много внимания было тривиальнейшей задачей, чем они с успехом и пользовались.
Во время рассказа Нину порой начинало трясти, но теперь она успокоилась. Пытаясь вспомнить что-то, она начинала хмуриться, и тогда Андрей видел как сморщивается её переносица с розоватыми следами от очков. В такие моменты он хотел, чтобы история, которую он только что услышал, оказалась просто пересказом кошмара.
И тут же он начинал хотеть, чтобы его сегодняшний опыт тоже оказался сном, чтобы они оба забыли обо всём и встретились снова, но без коробки и семьдесят седьмого года. Но всё было на самом деле.
Андрей почувствовал, как зачесалась рука под бинтом, и тут же посмотрел на руки Нине. Но на сгибах локтей из-под белой кожи видны были только тонкие сине-зелёные вены безо всяких следов иглы.
- А до этого… случалось хоть раз?
- Не знаю. Да, наверное. Было, когда я… забываюсь и не могу вспомнить что делала… По утрам голова болит. Ужасно.
- Часто? Ты к врачу ходила? – Спросил он, но Нина не услышала его.
- Ведь знаешь, я же не помнила ничего, а когда сказали... поняла, что помню. Отрывками. Опять я, не я, я, не я… Как сон… Далёкий, старый… Сон… Из детства. А потом темно и в голове шум. Как будто… взболтали всё… Я почти… Почти поняла… Зачем я это делаю…
Нина засыпала. Андрей осторожно забрал кружку с недопитым чаем у неё из рук. Потом, не зная с какой стороны браться, осторожно принялся укладывать Нину. Аккуратно приподнял, положил на бок, накрыл одеялом. Долго смотрел на неё, пока дыхание не стало ровным, медленным и глубоким. Он собрался уже уйти, но не выдержал, вернулся и осторожно поцеловал её, спящую. Не успел он дойти до двери, как она тихо позвала: «Андрей». Андрей остановился. «Вот чёрт, не спала!» «Будешь уходить, запри дверь пожалуйста».
Андрей нашёл ключ и запер дверь снаружи. Волны в голове успокоились, вихри распались, уступив место прозрачному ламинарному течению. Сиюминутный страх растворился оставив только лёгкий мутный осадок. Ясное восприятие теперь было затуманено, мироощущение накрыло матовым стеклом неформулируемых опасений.
Когда Андрей пришёл в комнату, Миша спал. Артёма не было. Нашёлся он в конце коридора. Артём курил и смотрел в окно. Там отражались его лицо и лампы на потолке, перечёркнутые оранжевой полосой освещённой аллеи. Андрей подошёл и попросил сигарету.
- Так о чём Миша говорил? – Спросил Артём. – Что за друзья-наркоманы? Ты упарываешь?
- Как бы тебе объяснить… - Андрей не знал, как. Событий за день становилось всё больше и больше, и они начинали смешиваться в бурлящую массу, вычленить из которой причины и следствия становилось всё сложнее. Андрей закурил, прислонился лбом к стеклу.
- Я попробую рассказать. – Сказал он. – Если ты пообещаешь…
- Что? Что не буду осуждать? Без проблем. Не мне судить.
- Не совсем. Что попытаешься обдумать это. Как-то иначе, чем он.
- Не обещаю. Но попытаюсь. Что упарывал?
- Вопрос не в том, что я упарывал. История… сложнее, чем ты думаешь.
- Ну так расскажи.
И Андрей рассказал. С того самого момента, как увидел в клубе Галицкого. Чем дальше заходил рассказ, тем больше он начинал казаться беспорядочным сном, увиденным в душной комнате. Артём прервал его только однажды, когда история дошла до инъекции. «И ты реально согласился? Не свалил оттуда поздорову? Дал ему вколоть тебе этого, как ты сказал, МС?..», - спросил он. «ХС-семнадцать-М», - поправил его Андрей и закатал рукав. Артём несколько раз перевёл взгляд с повязки в лицо Андрею и обратно. «Ну допустим… Продолжай».
Андрей попытался рассказать об увиденном под действием «семнадцатого», но получилось неубедительно. Он вспомнил бесконечно сложные структуры, но увидел только тусклые и невыразительные очертания. В них оставалась только одна общая черта: их не касался шум; дефекты, наполняющие любой предмет вокруг, отсутствовали, и бурление пространства на планковских длинах не искажало их.
«…А потом мы вышли и Миша окончательно перестал со мной разговаривать», закончил он, «может, пойдём, поговорим с ним?».
- Да это неважно. Я с этим давно свыкся. Мише мы нужны постольку, поскольку мы вписываемся в его картину мира. Как только перестаём, то уже не нужны. Он не будет сам меняться ради кого бы то ни было, кроме себя самого. И никого менять не будет тоже. Даже не попытается. Но не так важно, я же говорю. Слушай, вот что: не знаю, что там было, в ампулах с этим вашим «семнадцатым», но по тому, что ты сказал, и что тебе Альфред говорил, это некая психота, в смысле, психоделик и к тому же диссоциатив в придачу. Но я предполагал, конечно, что есть настолько быстродействующие. И тем более, психота внутривенно – это вам не шутки.
- А в чём разница?
- Между чем?
- Между психоделиками и диссоциативами?
- Психота, как правило, направлена на какие-то из рецепторов. Самые мощные, как правило, действуют на серотониновые. Либо действуют как серотонин, либо блокируют его распад между нервными клеткам. Вот, например, действуешь на серотониновые или, там, на дофаминовые  рецепторы и возбуждаешь нейроны, как будто они получили сигнал от соседних. А они не получали. Хаос, анархия, галлюцинации, мир во всём мире.
- А диссоциативы?
- Диссоциативы это вообще жесть. Отключают связь между частями мозга. Эти я сам не пробовал, но насмотрелся на типов, которые цвет на вкус пробуют.
- Ну а насчёт «семнадцатого» всё же тогда что?
- Если Альфред тебе не врал и он выделяет лобную долю и стимулирует только её… Не знаю, как он её стимулирует, вот в чём проблема. Лобные доли – это третий функциональный блок, без него люди начинают овощевать, ну как если лоботомию сделать. А если оставить только его, что ты себе придумаешь, я без понятия. Да ещё с отключенной сенсорикой.
- И откуда ты всё это знаешь? В смысле, так хорошо.
- Ха. Если я собирался что-то принять, я понять пытался в первую очередь, как это на меня подействует. Так что спрашивай, если что.
- Хорошо. Что посоветуешь?
- Думаю, тебе надо быть поосторожнее в выборе поставщика. Я начинаю понимать, хотя должен был и раньше бы догадаться. Они, в смысле, Галицкий, Болгаренко, Альфред, этот, Духовский. Все ставились «семнадцатым» и бог знает что там увидели и вообразили себе. Про штуку эту я ничего не слышал, а в целом может не то чтобы крыша поехать, но то, что ты приобрёл в изменённом сознании, может легко остаться с тобой и после трипа. Вопрос в установке только, которую взял перед началом.
- Так к чему ты ведёшь? Что делать-то?
- В первую очередь, я бы тебе не советовал туда лезть. Хочешь упороть чего, я тебе достану и первого и второго и третьего. Поглядишь, как работает, если интересно. Литературу тоже дам. Чтобы был теоретически подкован. А тут, неизвестная херня, неизученная вообще. С такой-то сомнительной личность, как Альфред. Раньше если я и сомневался, долбанутый он или бэтмен, как же это, слово хорошее было… юродствующий, вот.
- То теперь что?
- То теперь ясно, что все их «великие идеи» - последствия трипов.
- То есть, ты тоже сливаешься?
- Нет, почему, записки психонавтов порой имеют смысл. Бывает, его там даже больше, чем где-то ещё. Только без фанатизма. Странно даже. Не думал, что всё так просто будет. Ещё бы ты не рисковал.
- Нет, погоди. Не может всё быть так.
- Как «так»?
- Сводиться к психоте.
- Я же тебе говорю…
- Нет, стой. Тут столько несостыковок… даже нет, каких-то дыр, недосказанностей, между которыми должны быть связи, а их нет. Зачем ему энцефалограф, в конце концов?
- Это нормально. Я уверен, он думает, что делает какую-то жутко важную работу. Гипотезы психонавтов всегда либо непроверяемые, либо дырявые, и почти всегда бредовые, а искать связи – обычное для человека желание.
- Слушай, человека убили…
- И до этого тоже может дойти, если много упарывать. Поэтому и прошу поосторожней.
- Ну хорошо. Я буду осторожней, только я всё же думаю, что не всё ещё тут так, как ты говоришь, понятно. Думай как хочешь, я тебя об одном прошу: доделай, о чём я тебя просил.
- Э то ты о чём?
- О нашей «команде-А».
- А, это без проблем. Ну а всё же, сделай перерыв. Есть такая замечательная идея, что чем больше разум открыт для познания и чем он хитрее и изощрённей в анализе, тем больше опасность потерять рассудок. Тем более сейчас. Мы тут едим, как успеем, солнца не видим неделями. Чувствую себя как в «Тёмном городе». Как будто утро не наступает. А тут ещё психонавты эти, сумасшедшие, убийство. В любом случае, всегда советуйся теперь со мной. Раз уж дело дошло до веществ, я тут поопытней буду.
- Если бы дело было только в веществах. Если бы…
«Что сейчас снится Нине», - думал Андрей, пока они возвращались в комнату, - «Надеюсь, что-то хорошее. Только бы не сегодняшний случай». Андрей вспомнил свои кошмары, подумал, каково это – переживать жуткие события снова и снова. Едва успокоившись, сознавать, что всё только началось; просыпаться в темноте, почти слыша физически, как расползаются по углам демоны Мары; спадает пелена с глаз и очертания комнаты возвращаются. Потом, едва почувствовав безопасность, забыться, и начать всё сначала. Изматывающе долго, бессчётное число раз засыпая в страхе, но не в силах проснуться окончательно.

В комнате как всегда было темно, только горела лампа у Артёма на столе.
- Ложись спать, - сказал Артём, - наутро яснее будет, что и как.
- Я посижу ещё, - ответил Андрей, - почитаю. Может, мне правда прозрение пришло.
- А, ну да. Только это по-другому, - он широко зевнул, - делается. Завтра расскажу. Спокойной ночи.
- Спокойной…
Андрей сел за компьютер и открыл поисковик. «Как же сказал Женя?». Андрей набрал в строку «eidos yaros», потом добавил «lj». Первый же результат оказался ссылкой на искомый блог. Едва открыв его, Андрей бессильно уронил голову на руки. «Под чем ты был-то, когда писал?», подумал он. Один из последних постов, датированный 2 ноября 201-, открывался заголовком: «Роль топотезии в понимании нашего предназначения».
«Сегодня мы отойдём от вопроса, как определить момент откровения нам нашей предестинации, и вернёмся к явлению того, как пути, которыми мы в своём ежедневном существовании перемещаемся в материальном мире, могут помочь прийти не к месту разложения и гибели, но приблизиться к областям, в которых откровение касается нас сильнее всего…»
«…Все вещи, согласно предначертанному им движению и местоположению, предугаданно взаимодействуют друг с другом, каждая, вплоть до единой частицы ибо являются отражением единой для всего Судьбы. Касаясь вещей, взаимодействуя с ними, мы связываем нити наших предначертаний, сплетаем прошлое ровно в тот узор, что должен быть. Увидев узор прошлого, мы сможем приоткрыть узоры будущего, на малую ли часть, или всецело, почти до самого финала нашего материального существования и возвращения к существованию абсолютному, зависит только лишь от нашего видения, от того, насколько глубоко наш ум может предвосхищать повороты и узлы судьбы…»
«…От тех, кто был вовне, открыто было мне, что движение и местоположение во взаимосвязи частей могут быть связаны в масштабах куда больших, чем мы то представляем, и куда меньших, чем объёмы материальных универсумов. Абсолютное предначертание связывает объекты так, что они находятся вместе, и то, что они находятся вместе, являет собой признак того, что предначертание связало их и нас к ним. В столь тугом и сложном клубке нитей кажется невозможным что-либо понять, но именно он позволяет нашему видению охватывать много более, чем в призрачном пространстве, где сами объекты разнесены куда как дальше, чем мы можем видеть, и почему обходимся только лишь догадками, глядя на связи…».
«…Думайте об объектах, с которыми сближаетесь, как о частях вас, проходите не только видением, но и мыслью сквозь них. Пусть мысль ваша рождается на этих предметах, и когда вы объемлете хотя бы часть всей топотезии, вы приблизитесь к тому, чтобы найти места откровения и пути прихода к исполнению своей судьбы…»
Андрей откинулся на стуле. Продолжать ему совершенно не хотелось. «Так копаясь, можно и самому рехнуться». Он бездумно пролистал страницу вниз, в раздел комментариев, и собирался было уже закрыть и ложиться спать, как вдруг увидел на фото у одного из комментаторов знакомое лицо. «Карпов?»
Это действительно был Карпов. Его довольная физиономия со страйкбольным «Гаранд М-1» смотрела на Андрея с экрана. Карпов писал: «Печально. Автор начинал весьма достойно. Если бы я начал читать с последних постов, бросил бы намного раньше. Несмотря на то, что с самого начала автор, очевидно, был не в своём уме, это не так сильно бросалось в глаза, но с тех пор происходило только долгое и беспомощное скатывание в оккультный фатализм».
Мысленно согласившись с Карповым по поводу последнего пункта, Андрей, решил, что как ни прискорбно, придётся проверить прав ли он по поводу первого. Признавать, что Карпов хоть в чём-то до конца прав, он упорно не хотел.
Начав отматывать назад пост за постом, он словно видел возвращение Галицкого в мир живых. Оказалось, лишь в какой-то момент, он озаботился проблемой самого открытия своей судьбы. Если в позднейших опусах он изливал противоречивые рассуждения о том, что всё предначертано, и нужно зачем-то непременно раскрывать себе свою судьбу, то в ранних он считал, что в непредсказуемом мире только найдя свой путь, данный тебе свыше, можно избавить себя от страха перед будущим. Со временем он перешёл на идею множественности путей, перемежающихся областями беспорядка, постепенно соединившиеся в нерушимую детерминированную сеть.
 Андрей видел вялотекущие споры в комментариях о том, что сочетание абсолютной предопределённости и знания о будущем разрушило бы осознание решения и дискриминировало бы само мышление. Последние посты остались почти никем не прочитанными и некомментированными.
Но самой странной вещью, что Андрей заметил в текстах Галицкого, были упоминания «тех, кто был вовне». Их автор никогда не описывал и касался лишь как источников информации.
«Кто они?», - думал Андрей, - «Его друзья-наркоманы, рассказывающие ему о своих трипах? Значит, сам он не принимал ничего?» Андрей ещё раз пролистал посты, просматривая их по диагонали. Ничего, никаких намёков на средства общения, с «теми, кто был вовне» или самостоятельного поиска истины. «Кто бы это мог быть? Болгаренко? Альфред так странно отреагировал на сообщение о том, что Болгаренко вышел… И сам Галицкий тоже. Откуда он вышел? Откуда-то, «извне»? Или, наоборот, «отсюда», вернувшись «вовне»? Но его же убили. Странный у них способ выхода, если он это предвидел. А если не предвидел?»
Андрей положил лицо на руки. Он уже жалел, что не лёг спать. В текстах Галицкого, особенно поздних чувствовалась какая-то беспомощность, словно он пытался в своих собственных категориях донести то, чего сам не мог понять до конца.
«Топотезия… Местоположение…» Андрей схватил мышь и быстро нашёл всё, что успел сфотографировать до пропажи коробки. «Где же они… Вот!» Это была карта города и окрестностей с линиями и точками, отмечающими разнообразные места. Карта Болгаренко. «Обтекайте мыслью, примените видение. Был я у водонапорной башни. Что я там увидел?» Андрей задумался, не пришли ли ему в голову новые идеи после их с Ниной похода к башне. Потом закрыл карту и захлопнул крышку ноутбука. «Думать, как преступник, как же… Чтобы думать, как вы, нужно быть на всю голову отбитым».
Он остался один в тёмной комнате. За окном свежий снег отражал оранжевый свет фонарей, превращая вид в сепию формата оконной рамы. Андрей понял, что чудовищно устал. Мысли спутались, как леска на удочке, которую Андрей сделал в свой единственный раз в жизни тогда, под Никольском. Без чужой помощи этот клубок было не распутать. Только забыть или всё же просить помочь. Нужно было три дня ждать Альфреда. Тогда Андрей ещё не знал, что Альфред не появится. Ни на четвёртый, ни на пятый, ни на какой другой день.