Так тихо здесь бывает только зимой, но календарь, если конечно он мне не соврал, даже сам того не ведая, свидетельствовал о последних числах августа. Странная тишина, словно некто затаился в одной из комнат моего дома, и терпеливо ждет моего возвращения, чтобы совершить нечто, зачем он собственно и пришел ко мне.
	Это замечаешь не сразу, но в тишину надо вслушиваться, вычленять все те звуки, которые должны быть, но почему-то отсутствуют. Сначала пропадают пестрые звуки-лезвия, которые не нарастают, или сопутствуют всему на фоне (как птицы, как ветер), а прямо таки вонзаются отверткой  тебе в ухо. Потом звуки-визитки, которые свойственны тому месту, где ты находишься и по которым можно безошибочно сказать, хоть с завязанными глазами, в какой части города ты находишься.  Но их не было. В столь поздний час, только моя легкая поступь свидетельствует о том, что я еще не оглох. Отсутствие птиц волновало гораздо больше всего прочего - может их совсем не осталось? Попробовал вспомнить и не смог, пели ли они раньше - в моем детстве. Досадно конечно, но мне кажется, что такой тишины быть не должно.
	Но если как следует подумать, то становится вполне очевидным - мне сложно вспомнить свое детство. Ты отчасти осознаешь эту пропажу, но не можешь вспомнить, чего именно не достает, как картины с живописным морским пейзажем, что висит в гостиной комнате, и которой вдруг не стало. Скорее всего, пропажу  можно выявить, хотя бы по тому, что она прежде могла выгодно акцентировать внимание на себе, но что именно на ней было изображено, ты не за что на свете не вспомнишь. Если на ее месте, вдруг окажется другая картина, но со схожими чертами и эстетикой - подмены не выявить. Аналогично и с памятью.
Но гораздо уместней было бы сравнение с фотокарточками - глядя на которые понимаешь, что время возьмет свое, какие бы у тебя не были планы. Фотографии выцветают, трескаются, стираются, а люди, изображенные на них могли умереть задолго до твоего рождения, и все что ты о них знаешь, это интерпретация чьих-то воспоминаний. Со временем можно уловить лишь тон, лишенный формы. Сложно сказать, что я чувствовал тогда и как к тому, что я помню, следует относиться.
	Но как бы то ни было, сегодня особенная ночь. Слишком тихо, тепло и еще что-то важное. Сложно это выразить.
Сложно вообще подробно выражать мысли. Это свойственно обществу и среде, которые прививают краткость. Каждое лишнее слово - лишняя секунда, которая может стать последнее в нашей жизни. Каждый витиеватый пассаж – лишь словесная уловка, которая отделяет адресата от истины.  Поэтому все должно быть быстрым. Все - кроме войны. И наши мысли, и наши действия. Но сейчас я понимаю, для чего вся эта языковая неповоротливость - чтобы мой внутренний голос был тих и не прихотлив. Чтобы я неясно выражал свои мысли, не правильно определял свои цели, главное в себе и был именно там, где меня хотят видеть. Сомневаюсь что именно здесь - во время комендантского часа, на улице. Сильно сомневаюсь, но что-то такое, не положенное, очень даже может быть. Но это работает, а значит все соответствует грандиозному плану.
	На часах без трех минут полночь. По-прежнему тихо.
	Ровно в двенадцать погасли фонари. Надо бы поторопиться домой, хотя и на то особых причин нет - отпуск, начался только три дня назад. Впереди меня ждали еще четыре недели спокойствия. От этой мысли мне делается легко, словно из груди вырывается скопившаяся годами усталость.
	Я замедлился, чтобы закурить. Из зажигалки вырвался маленький язычок пламени. Яркий свет ослепил меня, темнота сгустилась и я остановился. На небе, один за одним, стали вновь  вспыхивать крошечные огоньки и я готов поклясться, что во мне что-то замерло, и навсегда остановилось. Весь проделанный путь до этой точки приобрел нечто гораздо большее, чем то, что обычно называют смыслом, предназначением или судьбой. Слишком хорошо сказано, но мне кажется, что более подходящих слов у меня никогда не было.
Это холодное сияние извне, будет мчаться сквозь толщу мертвого пространства ко мне еще миллионы лет. Для всего этого моя жизнь слишком коротка. Для звезд, моя жизнь уже прожита. А статься, что и сами звезды для меня самого уже давно погасли. Я надел на себя великую печаль, которую смертный только может вынести на своих хрупких плечах и мне сделалось спокойно.
	Война и моя роль в ней, сестра со своей дочкой, Сара и моя фантомная мечта побывать на море с ней - все это покинуло меня и потеряло смысл, словно и не было ничего. Ускользающим светом пролетело небесное тело, по обыкновению называемое звездой, рассекая недосягаемый обычному человеку простор. Так пусто в этом небе, и так холодно. Раньше мне нравилось смотреть и мечтать, но сейчас, я могу только смотреть.
	Позади меня замелькали фонари патруля. Попадаться им в такой час - сомнительная перспектива. Я бросил наполовину скуренную сигарету и пошел прочь, настолько быстро, насколько мог идти.
Улицы оставались меня позади. Все меньше света звезд и все больше мыслей о будущем силилось во мне. Следует чаше гулять. Обязательно повторю. Может быть и не один.
	И хотя свет фонарей погас, найти дорогу домой было не сложно. Оставалось десять минут ходьбы. Подул по-осеннему холодный ветер, хотя в целом, здесь никогда, не бывает особенно жарко.
	Раздалась серена, за которой последовал женский голос: «Внимание всем! Атака с воздуха! Всем занять ближайшее убежище!». Рядом была остановка (все остановки оборудованы убежищем на двенадцать персон), на которую я, согласно предписанию во сохранение своей жизни и последовал. Спустя мгновение, я уже был у дверей. Она сама распахнулась. Я незамедлительно пресек красную черту на входе, за которой я был в безопасности. Кажется, что голос слишком спокоен, предвещающий возможную скорой кончине. На мгновение я перестал дышать, но не от страха, а чтобы вслушаться в то, насколько близко упадут бомбы. Голос пропал.
	Дверь открылась, а следом проникла приятная прохлада. Надо позвонить сестре, но делать я этого не стану – уж слишком поздно, а авиоудары обычное дело для нашего региона. Хотя, так как я не слышал явных признаков самого удара, вероятно, это не было в непосредственной близости ко мне, а значит, скорее всего, удар пришелся на пригород. За последний месяц от таких бомбежек умерло порядком сорока человек, что конечно не столь много, так как каждое строение, и даже сверх того, обладает убежищем. Но каждый раз, когда включается сирена, невольно задумываешься о том, как умирают все те люди при обстреле. А хотя все они точно знали, что нужно делать, и скорее всего, исполнили все инструкции взятые ими на веру.

	И вот я стою перед своим домом и думаю, что я сегодня понял? Чему меня научил этот день? Что я дал этому миру? Но на ум ничего не приходит. Дом был частным, в два этаж с небольшим, но собственным двором. Этого все равно слишком много для одного меня. Ключи зазвенели. Весь мир остался за дверью.
	Не включая свет, поднялся на второй этаж, в свою комнату, где жил в детстве, и где живу сейчас. Район, в котором был дом, располагался на неком возвышении, из-за чего, вид из окна простирался на многие километры вдаль. Небо было то же, а сам я тем же, что и много лет назад, когда подходил к этому окну ночью и смотрел на те самые звезды, которые с того времени остыли все до одной. Лето уходит, а осень здесь суровая, как и зима.
																								В этом году, мне не побывать на море.