РЫЖАЯ

− Господин Ходрик! Люди ждут!
− Что?.. Люди?.. Гидра их разрази! − послышалось из спальни. − Сейчас!
Шаркая, раздирая рот зевком, в гостиную вошел Ходрик. Его лицо, − некогда молодое и цветущее, − казалось таким же помятым, как и старая мантия, полы которой он запахивал дрожащими руками. Вытянутый, худой, как жердь, с болезненной синевой у глаз, он больше походил на измученного каторжника, чем на волшебника.
− Вам бы поберечься, господин, − сказал слуга, с надлежащим достоинством оттягивая подбородок. Он стоял у камина, выпрямившись ровно настолько, насколько ему позволял обтянутый суконной ливреей горб. − Вы опять весь вечер пили.
− Пил, но что с того? − Ходрик томно закатил глаза и приложил руку ко лбу. В его движениях, все еще женственно изящных, угадывался вчерашний щеголь и ловелас.
− Пил, буду пить, − продолжал он, − и сопьюсь к гидре! Может быть тогда там, во дворце, эта жестокая прелестница скажет обо мне: «Погиб поэт!» А?! Как тебе?!
Слуга молча поглядел на своего хозяина − то ли с укоризной, то ли с жалостью, то ли с тем и с другим.
− Так… Ладно! Люди, люди… − Будто очнувшись, Ходрик несколько мгновений судорожно озирался, а затем опустился в кресло посреди гостиной. Одну ногу в высоком сапоге он положил на другую − так, что полы мантии разошлись далеко в стороны. Поправив на голове засаленный чепец, он объявил: − Можешь впускать!

Людей оказалось как всегда много. Они входили в гостиную по одному − робко, вжав голову в плечи и не поднимая глаз. Казалось, сделай волшебник хоть одно резкое движение или скажи что-нибудь громко, они сорвутся с места и убегут. Ходрик, однако, был мягок и терпелив: знал, что в крае болот люди не привыкли к магии и боятся ее. Только отчаянная нужда или бессовестная корысть заставляли их приходить.
Мясник, обтирая шею платком, мямлил о молодой жене и о своих почтенных летах. Пальцем, надутым, как свиная сарделька, он тыкал себя в низ брюха. Тыкал и краснел, и мямлил все тише, пока не умолк. Ходрик ответил ему молчанием. Мясник рискнул поднять глаза: волшебник сидел, откинувшись в кресле и устремив мутный взгляд в сторону – на стол, запорошенный свитками.
− Господин, так вы… поможете? − В ожидании ответа мясник все усерднее тер шею.
− Что? – Ходрик рассеянно поглядел на него. – А! Да, конечно.
Он произнес нужное заклинание. Слово, пущенное с губ волшебника, блеклым огоньком пролетело по гостиной, осело на лбу мясника и растаяло. Тот поклонился, что-то бормоча о невыразимой признательности, и, опустив слуге на ладонь золотую монету, вышел.
Следом явилась вдова. Она то и дело затягивала сухонькое лицо черным платком. Глаза, меж тем, блестели задором и хитростью.
− Мне бы зелье, − сказала она, ломаясь, − приворотное.
− Кого же вы хотите здесь соблазнить? – спросил волшебник, протягивая руку к этажерке, стоявшей неподалеку.
− Да есть кого. – Вдова потупилась. Она затянула края платка так сильно, что на виду осталась только белая полоска лба.
Ходрик устало подал ей затертый флакон. Та схватила его, сунула слуге монету и бросилась бежать. У порога вдруг остановилась. Обернулась, впилась в волшебника зловеще-игривым взглядом и сказала: «Вы, господин, приходите ко мне завтра на чай. Гидрой клянусь, у меня такие лакомства, каких вы сроду не пробовали». Ходрик равнодушно отмахнулся и крикнул: «Следующий!»
Задев плечом убегающую вдову, в гостиную вошла девушка в походном костюме. Слегка выгнувшись, она держала в опущенных руках корзину со взъерошенной курицей.
− Нестись перестала! – крикнула девушка с порога и мотнула головой, отбрасывая за спину рыжую косу. – Поможете?
− Давайте ее сюда.
Вертя в руках корзину с больной курицей, Ходрик на мгновенье поднял глаза и спросил: «Вы не отсюда?»
− Проездом, – бросила рыжая. Она прошла мимо слуги, направляясь к столу, и в свете камина отчетливо проступила зелень ее глаз. – Мы с отцом кочующие торговцы, поэтому я здесь ненадолго. Вам, кстати, нужно что-нибудь? Ткани, специи? Может, клинки из Подгорья? Вино?
− Вино, − выдохнул Ходрик, возвращая курицу.
− Господин, но плата за дом… − начал было слуга, но замолчал, оборванный жестом хозяина.
− А это не вы ли пишете? – спросила девушка, кивая на свитки, раскиданные по столу.
− Я.
− О чем?
− О-о-о… − Ходрик прикрыл глаза. – О некогда могущественном волшебнике, павшем жертвою любви – той отравы, что снедает изнутри. Прекрасная, как сон, женщина овладела им всецело и выбросила, как безделицу. Несчастный любовник был изгнан на болота, лишь стоило атласным губкам шепнуть королю: «Он мне противен. Не послать ли его вон?» Но волшебник не сдался. Отринув все чувства, подавив все симпатии, он ушел в работу. Наживая богатство трудом и страданьем, он однажды возвысится над всеми, и слава о нем пролетит от края до края земли. А та, что была к нему жестока, скажет похолодевшими губами: «О, как я ошиблась! Вернись, любимый!» Но, окутанный тучами, волшебник молвит громогласное: «Нет!» Ведь любовь в нашем мире – лишь иллюзия любви настоящей. Это похоть. Это ложь и притворство!
− Ясно. – Девушка протянула слуге золотой. – Вздор.
− А?.. – Ходрик остановил на ней отрешенный взгляд.
− Вздор, − повторила та, вздернув узенький нос. – Волшебнику стоит проспаться и написать что-нибудь другое. – И, уходя: − Пришлите слугу на постоялый двор, если хотите вина.
Ходрик, сперва потрясенный, зарычал ей в спину: «Да что ты понимаешь?!», но его слова обрушились на закрывшуюся дверь.

Он долго не мог уснуть. Думал о рыжей гордячке, о безобразно вздернутом носе, о неприлично рыжей косе и оскорбительно зеленых глазах. Его, кажется, знобило и, не выдержав, он встал с постели и бросился в гостиную − к столу. Не отдавая себе отчета, Ходрик схватил перо и заскрипел им по пергаменту. Из слов рождался непокорный кочевой народ во главе с королевой, преисполненной красоты и достоинства. «Когда она запускает руку в волосы, − писал Ходрик, − те будто огненными лоскутами разлетаются в стороны. Когда она прикрывает глаза, − те будто двумя изумрудами сияют сквозь веки. Пораженный ее величием, могучий волшебник не в силах покинуть бивак гордого племени».
Перо упало на стол. Весь дрожа от волнения, Ходрик подошел к окну и с трудом открыл ставни. Втягивая грудью воздух болот, глядя на мерцающие луны, он думал о ней.


КУКОЛКА

Толик расплатился с цветочницей и повернулся к своей девушке. Его сухощавые ручки теребили букет из васильков и фиалок.
– Я тебе… – начал он, и цветочница за спиной весело крякнула. – Я…
Снова замялся. Потом поднял голову, посмотрел решительно, выпятил грудь – так, что ромбики на свитере гордо растянулись – и выпалил:
– Дина, возьми! Вот, все тебе!
Та смотрела на него, не мигая, смотрела изумленно и восторженно. Рот был чуть приоткрыт. К губам, вымазанным блеском, пристала прядка рыжих волос. Толик заботливо смахнул ее, вытер пальцы о клетчатую штанину и повторил, тихо и вкрадчиво: «Диночка, возьми этот букет». Повинуясь, девушка схватила цветы и сжала их так сильно, что затрещали стебли.
– Рада?
Дина неистово закивала.
– Ви-ижу, что рада.
«Слушай, – шепнула цветочница, – девица у тебя всегда такая странная?». Толик что-то буркнул в ответ, взял Дину за локоть и потянул за собой – гулять по Невскому.
Ножки девушки пружинили при ходьбе. Рука со стиснутым букетом разрезала воздух, будто тяжелый маятник. При каждом взмахе бедные цветочки плакали голубыми лепестками. Прохожие подозрительно косились на Дину, непонимающе глядели на Толика и, сбитые с толку, проходили мимо. Странная, однако, парочка – слюнтяй в дурацком свитере и красавица с причудами.
– Вот это – смотри! – магазин братьев Елисеевых. – Толик кивнул вправо. – Старый. Я там покупать никогда ничего не покупал, заходил только как в музей. А вон, через дорогу, Екатерининский сквер. Ты бы знала, что это была за женщина (Толик благоговейно покачал головой). Обязательно расскажу о ней, но попозже. А вон там у нас…
Дина шла, широко распахнув глаза, и молчала. Стоило Толику указать на какую-нибудь достопримечательность, она тут же поворачивала к ней голову – как юркая птичка.
Едва они перешли канал Грибоедова и Толик открыл рот, чтобы объявить: «Дом Зингера!», Дина резко остановилась.
– Нет, нет, только не сейчас! – Затрепетал Толик. – Только не здесь. Ведь я же все проверял. Диночка, Дина!
Лицо девушки потеряло всякое выражение, и она раскинула руки в стороны. Измученный букет полетел к разъезжающимся ногам. Вот так, вытягиваясь, будто морская звезда, Дина потеряла равновесие и повалилась назад – Толику на руки. Он что-то нашептывал ей, суетливо глядел по сторонам, глупо улыбался, встретившись с кем-нибудь взглядом.
– Это она так шутит, – лепетал он. – Пойдем, Диночка, пойдем.
Он сцепил руки под грудью девушки и поволок ее на троллейбусную остановку.

В узкой каморке с завешенными окнами было светло от множества мониторов. Толик перебегал от одного к другому, что-то щелкал на клавиатуре, потом замирал, чесал переносицу и снова щелкал. Временами он глядел на Дину – она сидела у батареи, подперев лицо коленями, и восторженно следила за его действиями.
– Я тебя подчистил чуть-чуть, – подмигнул ей Толик, – чтобы больше не зависала на людях.
Она кивнула и расплылась в улыбке.
– А цветочков я тебе еще куплю. Что головой мотаешь, будто не надо? Знаю ведь, что любишь цветочки – я твою программу писал.
Он подошел к девушке и присел на корточки, так что острые колени разошлись в стороны.
– Никому не расскажу, кто ты на самом деле, Диночка. Никому в тебе не дам копаться. Ты у меня у одного такая будешь. Только со мной. Согласна?
Девушка радостно пощелкала ресницами.
– Ну, тогда пошли в кроватку. – И Толик погладил ее по силиконовой щечке.


ДВА РАЗУМА

Вывеска проржавела, но еще можно было различить на ней «Добро пожаловать за покупками». Солнечный свет, проникая сквозь дыры на крыше, покрывал внутренности магазина яркими пятнами. Здесь, среди обломков и металлолома, стоял человек. Он чуть сутулился, худые руки выглядывали из широких рукавов комбинезона. Человек смотрел вниз: под его берцами блестел металл. Он опустился на корточки, приподнял край наползшей на глаза шапки и присвистнул.
— Что тут за гравировочка? Уборщик, что ли? А ну-ка...
Он ухватился за находку и, раздувая заросшие щеки, попытался поднять ее на поверхность, но она слишком плотно засела в мусоре. Тогда он стал разгребать завал: в сторону полетели пустые жестянки, куски стеллажей и бетона. Первым из полувекового плена показался металлический корпус, следом - пара манипуляторов с механическими пальцами, последним - широкое колесо для передвижения. Человек сочувственно оглядел махину и, поднатужившись, перевернул ее на бок. Его пальцы стали ловко шарить по обшивке.
— Карман-то где? Здесь ведь должен быть... Ага!
Раздался щелчок, и сбоку корпуса откинулась крышка. Облизывая иссохшие губы, человек запустил внутрь руку. Прошло немного времени, прежде чем он отдернул ее и, издав отчаянное «н-на!», пнул корпус со всей силы. Внутри робота-уборщика было пусто — так же пусто, как в желудке человека. Он отвернулся, сжимая кулаки. Такие машины когда-то не просто собирали мусор, они снимали с прилавков просроченные и потерявшие товарный вид продукты, поэтому внутри них часто можно было найти что-то съедобное вроде галет и консервов. Только не в этот раз.
Тихий скрежет заставил человека обернуться. Он увидел, как робот пытается встать, опираясь на манипуляторы. «Что за... — мелькнуло в голове. — От моего удара заработал, что ли?» Поднявшись на колесо, робот, согласно заложенной программе, принялся хватать мусор вокруг себя, сминать и аккуратно складывать в сторону. Остатки солнечной панели на верхней части корпуса засияли в лучах.
— Бесполезное занятие. — Человек махнул рукой. — Эй, слышишь? Остановись.
Робот замер на миг и снова принялся за работу.
— Я получаю команды только от управляющего, — проскрежетал он.
— От управляющего? — Тихий смешок. — Ну, как хочешь. Кроме тебя в магазине еще были роботы?
— Нет, товарищ.
Человек сплюнул. «Даже если он все здесь перероет, — думалось ему, — то еды не найдет — накануне войны люди сметали с полок все подчистую».
— Ты хоть понимаешь, что здесь произошло? — спросил он. — Это не магазин развалился. Это весь мир развалился.
— Не имеет значения, товарищ, — прозвучал металлический ответ. — Я должен все восстановить.
«Забавно, — думал человек, пробираясь к выходу. — Робот, который хочет вернуть людям их мир, когда всем давно плевать. Я мог бы разобрать его на запчасти: аккумулятор и батарея пригодились бы, но…».
Уже подойдя к проему, он вдруг обернулся и крикнул роботу: «Эй!». Потом замялся, бросил торопливо: «Удачи», и, пригнув голову, шагнул наружу.


НЕВЕРОЯТНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА-РАБОТНИКА

Человек-работник стоял посреди кабинета, одетый в шубу, меховую шапку и валенки. Женщина-работник с озабоченным видом затягивала ему ворот клетчатым шарфом.
- Вот так, вот так… - приговаривала она, - Потуже, чтобы не задувало.
Завязав шарф, она отступила на один шаг. Наклонила голову на бок, прищурилась оценивающе, цокнула недовольно. «Шуба у тебя уж больно короткая, замерзнешь».
- Да нормально, - буркнул человек-работник. - Мне идти пора!
Неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, он подошел к столу и, орудуя рукой в толстой, как у космонавта, перчатке, взял папку с документами.
- И чайку с собой возьми. Я тебе в термос налила.
Капсула термоса скользнула в глубокий карман. Пора было выдвигаться.

Дорогу между корпусами замело. Валенки вязли в снегу, ветер швырял в лицо морозные искры. Раскрасневшийся, человек-работник медленно двигался сквозь метель, согнувшись и выставив вперед одну руку. Другой он крепко прижимал к груди папку. Сверху сквозь белесую мглу, будто сквозь толстое одеяло, еле пробивался свет фонарей. По бокам темнели очертания заводских громадин.
Скоро впереди показался мутный огонек. Когда человек-работник подошел ближе, он увидел, как на крыльце корпуса под ветхим козырьком, окружив костер, дрожат его коллеги.
- Закрыто, что ли? - спросил он. - Мне ж туда надо.
- Да дверь приморозило, - ответили ему.
Человек-работник вынул из кармана термос, открутил крышку и плеснул крепким чаем на замок. Навалился на ручку, раздувая от натуги щеки. Та нехотя подалась, и сильный удар плечом заставил, наконец, дверь открыться. Люди повалили внутрь.

Человек-работник, теребя в руках шапку, мокрой псиной ежился у стола начальника. С шубы на ковер стекала вода. Начальник с отрешенным видом листал папку.
- Где виза главного бухгалтера? - спросил он голосом смертельно уставшего человека и отпил кофе из изящной чашечки.
- Да я… Его... - промямлил человек-работник лишь для того, чтобы не молчать в ответ.
Папка захлопнулась.
- Идите и поставьте визу! Без нее я ничего вам не подпишу.
Человек-работник поднял на начальника печальные глаза. Хотел что-то сказать, несколько мгновений боролся с собой и вдруг сник, тяжело вздохнул и спросил: «Кипяточку у вас можно набрать на дорожку?».

"О САМОЙ ЧУДЕСНОЙ СТРАНЕ НА СВЕТЕ"

Солнечный свет мягко ложился на тихие улочки. Деревья легонько шелестели, в воздухе пахло свежими куличами. Редкие прохожие мягко ступали по тротуарам. Встречаясь друг с другом, они слегка приподнимали шляпы в приветствии и расходились, не роняя ни звука. Румяный дворник подстригал кусты вдоль дорожек, стараясь негромко щелкать ножницами. Вдруг остановился, выловил из кармана телефон. Посмотрел время. Прислушался. Как тяжелой волной, город накрыло колокольным гулом. Прохожие встрепенулись и заспешили в храмы. Кто-то метался в нерешительности, не зная, что выбрать: храм с голубыми куполами через дорогу или с зелеными за углом.
Служение тем временем началось. С огромных, окуриваемых ладаном мониторов, на прихожан смотрели Его добрые полуприкрытые глаза. Облик был наполнен внутренним сиянием, губы трогала кроткая улыбка. Он заговорил. Прихожане слушали, затаив дыхание. По лицам растекалась сладкая безмятежность. Он говорил отрывисто, емко, был краток. Никто и никогда после не мог вспомнить смысла его слов, но они грели душу, хотелось слушать, и слушать, и слушать...
Служение закончилось, мониторы погасли. Люди нехотя побрели на улицу.
— Я так рад! — шептал кто-то в толпе своему соседу. — Хоть у нас и светское государство, но как страстно наши люди тянутся к истинной духовности — все, до единого!
И, переполненный счастьем, он тихо заплакал.