Команда Грусть

Телефон был старым, тяжелым, квадратным аппаратом, весьма официального вида, красным и бронзовым. Чем во многом был похож на своего хозяина, о чем вряд ли кто-то сказал бы вслух, даже если был уверен что сам генерал его не услышит. Звонил он громко, но во как будто хрипло, чем усиливал сходство.
Звонил он сегодня в невозможно ранние девять утра, металлический лязг неприличный в существовавшей до этого сонной тишине. Денщик, человек немолодой, с узким лицом и тонкими усиками, с чертами легко складывающимися в гримасу беспокойства, поднял трубку.
— Резиденция генерала Полыни, я вас слушаю.
После первых же слов он неосознанно стал по стойке смирно и вся краска покинула его лицо. Спустя пару предложений, на лице была изображена мука человека попавшего между молотом и наковальней.
— Ваше Величество, это невозможно, генерал еще отдыхает.
Тон голоса в трубке, неразборчивые слова которого до этого сквозили счастливым волнением, стал резче.
— Да, хорошо, я понял. — Денщик обреченно поднял аппарат и понес его к двери в конце коридора. Постучав в которую, он начал говорить не дожидаясь ответа.
— Генерал, Император Сол Второй просит вашего совета в важном государственном деле.
— Слышу. — Голос прозвучал глухо из-за двери. — Ну, давай его сюда, будем советовать.
Со спешкой, денщик проскользнул в комнату, поставил телефон на прикроватный столик рядом с дымящей трубкой и, с поклоном, удалился.
— Ну рассказывай, чем обязан честью столь раннего звонка?
Механический голос в трубке снова поддался восторгу. Полынь слушал и только кивал.
— Будет тебе имя, сынок. — сказал когда на том конце наступила тишина.
И произнес одно короткое слово.
Так получил свое имя Его Величества Космический Корабль “Свинорез”.


Офицеры были хуже всего. Рядового призывника Зембларской Империи едва ли волновало как называется корыто на котором он служит, зовись оно более привычно “Грациозная Хризатнтема” или “Безупречная Цапля”, или будь это уникальный в своей грубости “Свинорез”. Но был вероятно вполне счастлив, что грубость эта прилагалась к самой совершенной боевой машине в обитаемой галактике, пику развития технологий.
Но офицер которого переназначили сюда? Он начинал задумываться о том не находится ли в какой-то немилости, и был обычно прав.
Худшим из офицеров был капитан Лермонт. Небольшого роста, кресло командира могло на первый взгляд показаться пустым, когда он сидел в нем. Но лицом к лицу с ним, едва ли кто-то мог игнорировать лихорадочное пламя в огромных карих глазах на бледном лице. Он знал только один приказ.
— В бой. — но разбавил его нужным пояснением — Прыжок прямо под киль линкора.
Капитан-лейтенант Штам подался вперед корпусом. Это было движение человека который не пропустил ни одного танца и ни одного бала, часто в ущерб строевой подготовке. Перенос веса с одной длинной ноги на другую, раскрытая грудь, вскинутый подбородок. Лицо полное беспокойства.
— Разумно ли это? Истребители…
— Еще ни разу не представили для корабля никакой угрозы. Подтверждайте приказ, Штам.
Штам отступил на полшага назад и выпрямился. Его приказы звучали мягко и неспешно.
— Все по местам. Орудия к бою, торпеды активированы. Координаты прыжка — вражеский линкор, минус восемьсот метров по вертикали.
— Двигатели готовы. — Инженер Хёрт, лицо подсвеченное зеленоватым светом мониторов, которые ни на миг не покидал его взгляд, а пальцы не покидали панели управления. По обе стороны от него младшие инженеры были в похожем трансе. — Прыжок по готовности.
Штам вдохнул.
— Прыжок в минус пять. Четыре...
— Отмена, я повторяю, отмена прыжка. Точки нет в прямой видимости. — Льдистые серо-голубые глаза пилота Поллукса также были прикованы к монитору. Напряженные мускулистые руки с закатанными рукавами крепко держали штурвал. — Слишком рискованно. Мы могли бы прыгнуть к мостику.
— И оказаться на прицеле всех кораблей сопровождения. Приказ без изменений, исполняйте. — тон капитана не позволял дальнейших возражений.
— Прыжок в минус пять. Четыре. Три. Два. Один. В бой.

Корабль затаился неподвижно, невидимый для далеких сенсоров ударной группы. Его линии терялись на фоне черного бархата космоса. Но вот по темной обшивке пробежала бледно-голубая волна, обнажая его для взгляда со стороны. Согнутые крылья, как у орла взмывающего вверх с добычей, широкая мощная спина фюзеляжа, угловатая и острая голова командного отсека. Волны света растекались одна за другой, пока корабль от отклонился слегка назад и не исчез бесследно.

Первой линкор ударила волна искривления пространства сразу после того как “Свинорез” вышел из прыжка. Она прозвучала оглушительно в его металлических костях, как последний отчаянный стон умирающего левиафана. Она же отбросила истребители эскорта как скорлупки.
Почти без промедления были выпущены торпеды. Они разошлись широким веером и глубоко вошли в плоть вражеского корабля, перед тем сотрясти его десятком взрывов.
Когда торпедные аппараты опустели, четыре орудия открыли огонь по потерявшим управление истребителям. Ослепительно белые лучи лихорадочно рассекали пространство вокруг. Истребители беззвучно вспыхивали и рассыпались в клубы осколков дыма.
Через 30 секунд после начала атаки противник потерял семь тысяч человек.
Три из четырех вторичных двигателей линкора погасли и теперь он уходил в широкий медленный штопор. Дезориентированный эскорт начал осознавать что случилось. В рыскающих движениях эсминцев читалась жажда крови. Стоило только одному заметить “Свинореза” приникшего к телу мертвого левиафана, как он стал центром неправильной многолучевой звезды, скрестившихся лучей боевых лазеров. С прожженными дырами во внешней обшивке он скользнул в ближайшую пробоину оставшуюся от торпедной атаки. Лучи следовали неотступно, оставляя вьющиеся, тускло горящие следы на поверхности уничтоженного линкора.
Из дыр в его обшивке полился бледный свет и его останки переломила пополам волна обратного прыжка. Вся операция заняла 149 секунд.

Атмосфера на борту “Свинореза” изменилась до неузнаваемости. Напряжение исчезло совершенно. Инженер Хёрт напевал что-то, все так же ни на секунду не отрываясь от экрана. Поллукс и готовый принять вахту Кастор смеялись и мурлыкали с начальницей огневой команды Кнейв. Штам листал отчеты, едва ли действительно видя их. Капитан Лермонт…
Капитан совершенно не поддался общему настроению. Невидящие глаза горели тем же нездоровым недобрым огнем.
— Повреждения? — он спросил не оборачиваясь.
— Минимальные. Существующие пробоины во внешней обшивке мы можем залатать  не возвращаясь в порт. Все системы в норме. — Капитан-летенант все же достаточно быстро нашел соответствующую страницу доклада.
— Отлично. Запросите новую цель у штаба.
— Команде нужно дать отдохнуть.
— Штаб ворочается медленно, у них будет время. Удвойте рационы спирта.
— Едва ли это заменит сон в настоящей кровати, но так и быть.

Приказ пришел через три с половиной часа. Еще одна ударная группа, еще одна предстоящая атака.
— Мне это не нравится. Их курс, в нем смысла никакого, если только они не охотятся на нас.
— Штам, за полгода что мы служим вместе, я еще ни разу не видел чтобы тебе хоть что-то нравилось. И всегда дело обходилось парой царапин. Мы неуязвимы. Мы неуловимы.
— Удача когда-нибудь кончится, капитан. До этого они только бежали от нас. Сектор должен быть пуст на десять прыжков вокруг. А теперь вдруг зверь сам идет на охотника. Почему?
— Отчаяние. Паника. Они отрезаны от основных сил, знают что у них нет шанса бежать от нас и пытаются идти в безнадежную атаку.
— Надеюсь ты прав, Эль. Надеюсь ты прав.

Они зашли на позицию через два часа после приказа. Нечего делать кроме как перейти в режим абсолютной тишины и дожидаться когда конвой подойдет достаточно близко для точно прыжка. Шёл он медленно, неизменным курсом, по расчётам прибывал только через десять часов. Команда отдыхала, но на лицах оставались тени.
— Это в прошлый увольнительный случилось. Раньше нас было не различить. Мы с Кастором выпивали в этом баре прямо в порту, ну решили не ходить далеко, натуральная выпивка везде одинаково хороша. Мы спели уже десяток куплетов о славе флота, когда к нам подходят трое. Говорят “Ребят, вы пилоты кажется, мы бы хотели угостить героев”. Они отходят, возвращаются с бутылкой, и знаешь, походя так, с размаху впечатали бутылку Кастору в лицо. Он на пол, я своём счастливом состоянии ничего не понимаю пока не замахиваются на меня тоже. Там уже на рефлексе увернулся как-то, начал ломать об них стулья, Кастор тоже недолго отлеживался.
— А охрана? — Кнейв посмотрела на сломанный нос пилота в новом свете и вернула все внимание его брату.
— Это и была охрана. Позарились на наше жалование. Мы их помяли немного, но все хорошо кончилось, они нас потом действительно хорошо угостили, вот даже фото есть нас вместе.
На фото были красные пятна на белой форме, щепки и широкие улыбки которым недоставало зубов.

Инженеры сгрудились за своим собственным столом.
— Да глупо это все. Я не знаю зачем нам как-то пытаться это рационализировать. Мы начали эту войну. Мы, вот именно мы лично убиваем людей десятками тысяч. Вина большинства из которых только в том что они не смогли уклониться от призыва. В самом широком и снисходительном смысле мы все равно не можем считать себя хорошими людьми, нужно признать это.
— Признать? Ну допустим, а дальше что делать?
— Да ничего. По совести стоило бы с собой покончить, только вот жить мне нравится, с этим ничего не поделаешь. А если бы не нравилось, то и без мук совести наверное свёл бы счёты. Вот так все просто. Давайте просто не будем об этом.

Время шло. Люди менялись местами в тесном пространстве корабля, меняли дела и собеседников. Неопределенный срок висел над головами как меч, мешая сосредоточиться. За час до ожидаемого прибытия ударной группы все уже заняли свои позиции. Без приказа, не сговариваясь, как будто мостик сам позвал их. За бессмысленными манипуляциями, проверками и корректировками час прошел почти незаметно. Начал тянуться другой. Напряжение росло, с ним будто росли паузы между секундами. Без активных сенсоров, без радио, в режиме тишины “Свинорез” был слеп и глух.
Все почти вздрогнули, услышав писк системы пассивного обнаружения. Штиль тут же сменился оживлением. Станции тихо обменялись информацией, собранная информация легла перед глазами Лермонта.
— Кто-нибудь видит слепые пятна у эскорта?
Через пару минут ответ был общим для всех. Нет.
— Придется двигаться быстро. Не будет времени на полную торпедную атаку, выпускайте торпеды по возможности. Прыжок к ближайшему к нам борту, огнем пушек сбиваем ближайший к нам эскорт и уходим под киль. Кастор, не стесняйся перегрузок, уклоняйся в полную силу. Штам, жду подтверждения.
Штам кивнул.
— Все по местам.

Снова потек голубой свет...

Все пошло не так с первых мгновений. На волне искривленного космоса “Свинорез” ринулся в атаку. И сразу же после прыжка был отброшен назад встречной волной, медленно кружась как осенний лист в луже.
(— Капитан, управление не отвечает.
— Кастор, пятнадцать секунд.
— У нас их нет, Хёрт.)

Это было как смотреть в кривое зеркало. Похожий изгиб крыльев, наклон головы, широкое тело. Те же клочья бледного света. “Свинорез” больше не был уникален. Больше не был недосягаем и неуязвим. У него появился достойный противник. От которого уже отделились и быстро сокращали расстояние до беспомощного корабля бледные огни ионных ракет. Внутри разрывалась все более частыми сигналами система предупреждения.

(— Сейчас!)

Корабль встрепенулся как подбитая птица в последней отчаянной попытке взлететь и резко ушел в сторону с пути ракет, отстреливая снопы отражателей. За ним следом последовали раскаленные лучи лазерных пушек, когда он нырнул под неповоротливую тушу линкора. За ним последовал рой истребителей. За ним следовал этот новый темный вестник.

(— Мы можем на что-то надеяться в открытом пространстве?
— На быструю смерть?)

“Свионрез” бросался из стороны в сторону огибая выросты на теле левиафана. За ним взмывали и падали обратно, вгрызаясь как всегда глубоко, торпеды из аппарата на корме.

(— Думаешь это их отвлечет, Кнейв?
— Думаю их первая победа не покажется им легкой.)

Истребители отстреливали свои ракеты перед тем как рассыпаться в прах под огнем. Ракеты теряли свой путь в облаках отражателей. Лучи писали свои узоры, скрещиваясь и расходясь. Вестник следовал неотступно, но не атаковал.

(— Прыжок через тридцать секунд, держимся)

Удача истончалась вместе с броней. Две пушки вышли из строя, была задета система охлаждения, сгорел радар.
Вестник приближался и весь другой огонь сходил на нет. Небрежно он повторял всякий маневр “Свинореза” и неумолимо сокращал дистанцию. Его пушки безупречно держали свою цель. Еще один залп ракет, почти в упор, ни резкий маневр, ни средства противодействия не могли помочь. Два десятка ракет одна за другой расцветали во вспышки и облака осколков.
Взрывная волна еще раз отобрала управление, бросила обреченный корабль в металлический борт линкора, удар закружил его и унес.
В этот момент наконец сработали прыжковые двигатели. Голубая мантия окутала его и он исчез.

Лермонт пришел в себя в медотсеке.
— Ты почти здоров. — Штам сидел у изголовья и курил. — Ушибы и только. Среди остальной команды ничего хуже нескольких переломов.
Ни слова ни говоря капитан встал с койки и начал одеваться.
— Можешь не спешить. — Капитан-лейтенант взмахнул рассеянно сигаретой, рассыпая пепел. — Для нас война кончилась.
— Я должен видеть.
Вместе они прошли коротким коридором до мостика, где капитан рухнул в свое кресло и начал изучать доклады.
— Если коротко — мы остались без двигателей и средств связи в самой глубине ближайшей туманности. Здесь нас не найдет никто. Ни враги. Ни друзья. Системы жизнеобеспечения работают безупречно. Мы здесь надолго.
— Починить?..
— Инженеры пока не уверены насчет масштаба разрушений, но маловероятно что мы можем справиться с ними собственными силами.
Взгляд Лермонта остекленел, огонь в глазах погас. Так он долго смотрел в одну точку. Потом вздохнул и откинулся назад. И первый раз посмотрел на Штама как на человека.
— Я ведь больше всего боялся. Не смерти, смерть не страшна, смерть — это настоящий покой. Но такое бездействие, когда я должен буду жить с собой, помнить кто я. Без возможности рвануть вперед, бросить себя в огонь, забыться. С минутами этими, тянущимися вечно.
Он вздохнул еще раз. А потом как будто вспомнил о чем-то.
— Все системы жизнеобеспечения? Не значит ли это, что мы все еще можем синтезировать спирт.
— Можем.
— Так чего мы ждем?