Advertisement
Not a member of Pastebin yet?
Sign Up,
it unlocks many cool features!
- Печать на лбу
- Голова начинает гореть от одной мысли, что позавчера мне удалось поспать хотя бы пару-тройку часов. Время* начинает не хватать. Вставать в полный рост нельзя - в соседних домах не первую неделю живут снайперы. Я видел, как один из них подстрелил пробегающую по шоссе собаку. Видимо, они совсем изголодались. Сегодня необходимо обойти территорию, осмотреть следы и расставить ловушки – все как обычно. С каждым днем находится* здесь все сложнее и сложнее, тело скоро не выдержит и окончательно согнется пополам. По ночам слышны выстрелы и взрывы со стороны улицы.
- Я прополз под окнами к забаррикадированной столами двери. Горбясь, я отодвинул весь мусор (тут вернее "хлам"*) и вышел в коридор. Стены со временем потемнели и стали выглядеть,* как гниющая листва. Если свернуть направо, то выйдешь в лабиринт из коридоров к пустым шахтам лифта, с расставленными под треснутой плиткой и в потолке ловушками. Я иду налево, там боковая лестница, можно вылезти через окно, не привлекая внимание.
- Давно не было так холодно. Что удивительно - таял снег, грязь превращалась в тонкую полоску льда, и это при минусе на термостате (* обосрался. Термостат - не термометр). Надо найти новый, этот погубит меня, смутит, заставит отдаться русскому авось, вместо того чтобы идти искать бензин, дерево и спички (* термостат пойдёт?). На долго*(пиздец) парт в этом корпусе не хватит. Небо, казалось, становилось все темнее и темнее, будто день уже не мог выносить нашего желания наступления ночи. Днем нельзя спокойно идти по улице, обязательно кто-нибудь пристрелит: либо снайпер (приходится называть так всех, кому пуль не жалко на неизвестного), либо сумасшедший, которому повезло достать с трупа пистолет, либо организованная шайка. Мне с такими напрямую сталкиваться не приходилось, к счастью, но я видел то, что остается после них. Ничего.
- Я зашел во второй корпус через разбитые окна около системы отопления, которая давно уже заледенела. Это должно быть глупо: каждый день я захожу сюда, надеясь найти хоть какие-то остатки еды или других припасов, но ведь знаю, что все уже вынесли. Кабинет за кабинетом, связка ключей звенит и бьется об мое бедро, как колокольный звон, что призывает верующих в церкви. Может это и на меня так действует. Сегодня получилось открыть медицинский кабинет, дверь окончательно слетела с петель. Внутри осталась бутылочка перекиси, бинты, несколько игл и зелёнка.
- Дальше нужно пройти в четвертый корпус, но ночью было слышно, как туда кто-то пролез. Получается, мы теперь соседи, смешно! Как насчёт угостить солью, или позвать на новоселье? Учитывая, что они до сих пор не пришли "знакомиться" со мной, то я и не буду. От ружья на плече болит спина. Это уже не первый день, становится все хуже и хуже.
- В пятом корпусе, где у входа весит статуя Зевса с молнией в руке, ветер выбил все окна. Кроме залитых водой пачек бумаги и канцтоваров, найти ничего ценного не получилось (* что полезного в размокшей бумаге?). Красный ковер в коридорах превратился в полотно из музея современного искусства* (ну право же, хватит таких сравнений, надоело, сколько можно): бесформенная тряпка затоптанный* отпечатками подошв. В этом можно было попробовать найти смысл, если бы не постоянное ощущение смерти и страха за спиной. В кабинете ректора, под паркетом, лежала бутылка коньяка, несколько печатей и деньги. Я подошел к зеркалу и поставил себе печать на лоб. Клик. Мое лицо погрубело, борода стала больше, сосуды в глазах не выдерживают такой жизни. А руки –что с моими руками? Неужели это руки гитариста, эти маленькие обрубки, порезанные стеклом и искусанные букашками? Я посмотрел на синюю печать, которую обычно ставят под документами. Сейчас хотя бы она заверяет, что я живой. Давно я не видел улыбки, ой как давно.
- Лекционные залы шестого корпуса были в ужасном состоянии: столы разломаны, только железные ножки валялись на полу; зеленые доски сняты, стены изрезаны, проекторы давно разобрали вместе с проводами. Зачем? Электричества все равно больше не будет. В гневе кому-то хватило ума попробовать снять огромную люстру, что весела в холе (* и неге). Теперь еще одно тело лежало на белом мраморе. Какое же это должно быть в хорошие дни!* (Чё?) Приезжаешь на учебу, поднимаешься по белым лестницам в холл. Слева и справа массивные лестницы, по ним поднимались студенты и преподаватели. Все они купались в теплом свете золотой люстры. Она до сих пор весит, но как и солнце в судный день, больше не греет. В соседней рекреации слышно чей-то кашель, а значит, пора уходить. Тот неизвестный, что неаккуратно ходит вдоль мусора, будет хорошим другом, хотя бы раз - не иди за мной, пусть у нас останется только память о том, как мы громко смеялись, и наши голоса расползлись по стенам. Я не знаю твоего лица, и надеюсь, ты никогда не увидишь моего. Испугаешься ведь улыбке сумасшедшего, испугаешься!
- Не буду врать, я уже хотел побежать туда, к этому шуму, броситься в объятия его. Почему? В тотальном одиночестве хочется увидеть друга даже в свисающем листе на дереве, или небритом лице, спрятанном за шерстяным шарфом. Но на самом деле, я просто надеюсь, что ты тот, кого я так долго жду здесь. Не первый день, не вторую неделю, но и не третий месяц это место держит меня в заключении. Это комната ожидания, мое падшее с неба чистилище, где цепи представлены надеждой и верой, а судья лишь отбрасывает тень в коричневые лужи. Выходить через крышу нельзя: слишком холодно и скользко. Никогда не было такого дождя, клянусь, никогда. Капли оседают на лице, и как солдаты на войне, котором не повезло копать окопы, они пробирают мою кожу, оставляя леденеющие порезы. Пора идти дальше, но осторожно, через подземный переход, чтобы не привлекать внимания.
- Раньше здесь был аквариум, на который через стеклянную пирамиду падал свет. Теперь от него остались осколки стекла. Рыб уже кто-то съел. На каменном полу ели заметны следы собачьих лап. Мы все любим животных, ровно до тех пор, пока не встает вопрос о выживании. Двухлапых, четырехлалых, без разницы. Надо обезглавить и съесть. Так говорит желудок, а мозг вежливо помалкивает, ведь он тоже хочет кушать. Коридор, наверное, единственное место во всем аду, где с тобой кто-то может поговорить по душам, если ты достаточно поник* (хз, хз. Для беседы с чертями достаточно наклониться?) и расстроен. Шум ветра и вибрация стен из пластмассы образуют слова, не всегда приличные, но и плевать, ничего личного не осталось. Я шепотом соглашаюсь со всем, что он мне скажет, и не зря. Он говорит: "В том корпусе есть люди". Я отвечаю, что не боюсь из. Но он не успокаивается: "А они боятся, и слова обранить* не сможешь. Ели они последний раз тогда же, когда и ты. Все бы ничего, но они живут там, томятся в обещаниях и угрозах старшего. Тебя выставят, как разбойника, и скорее всего, съедят. Не иди ты туда, дурак". Я удивленно спрашиваю: "Почему это ты, создание из железаи бетона, чьи внутренности лишь камень и решетки, так беспокоишься обо мне? Что между нами общего?". Он усмехнулся и ответил: "Стоит ли мне говорить, что ты и так несешь ношу, тяжелее всего бетона. Сердце твое окаменеет, хоть и не хочешь ты этого. Но одно есть то, что сейчас делает тебя ценным для меня - тебе есть что сказать". Я сказал ему, что он должно быть поэт или пророк (* низкая планка), от чего (* пи здец) он засмеялся, и стены загремели от сильного напора ветра. Так мы и расстались, хорошими друзьями, сделав вид, что поняли друг друга. На улице уже темнело, день подходит к концу.
- Я вернулся обратно в третий корпус через подвал спортивного зала, на случай если за мной кто-то следил. Поднявшись на свой этаж, я ужаснулся. Ловушки были деактивированы, звон таймеров разрывал уши. Кто-то там есть дальше, я знаю. Я зарядил ружье и тихо, как только мог, шел вперед, через темные лабиринты коридоров. За шумом сирены не слышно хруста плитки, у меня есть шанс застать их врасплох. Дверь в моем «кабинете» открыта, значит, они должно быть там внутри, роются по моим запасам.
- Внутри стояло две фигуры в зимних куртках и шапках. Одна рылась у меня в "кровати" – спальном мешке, прикрытым мокрым картоном, пытаясь найти что-то, а другая поменьше стояла у двери. Медлить было нельзя: я подошел к ближайшему и наставил ствол ружья сзади* ("наставил сзади". Ну-ну.) его колена и нажал на крючок. Бам!, он не успел закричать от удивления и упал на пол. Второй развернулся и полез в карман за пистолетом. Я направил на него ружье, но оно не выстрелило. Тогда он прыгнул в мою сторону, схватил ствол, вырвал его из моих слабых рук и бросил. Я полез за ножом, но незнакомец оказался сильнее и с размаху ударил меня по челюсти. В секунду я пытался разглядеть его лицо, но на нём была черная маска, глаза закрывали очки. Перед кем им, убийцам и ворам, стало стыдно, что они так усердно скрывают свои физиономии? Вспышка в глазах, я чуть было не упал на пол, каждый его последующий удар становился сильнее, устоять было почти невозможно. Тогда произошло ужасное: он уже хотел пырнуть меня в шею ножом, как откуда раздался десяток выстрелов. Окна треснули, его тело упало на землю. Не зная, что происходит, я повторил тоже самое и, словно змей, метнулся в угол к стене. Выстрелы, выстрелы, вы стрелы. Как маленький ребенок, я забился в угол и закрыл глаза, надеясь, что все это скоро закончится. Крики незнакомцев стали тише, а потом резко прекратились. Тогда я и открыл глаза. На окровавленном полу лежали два изрешеченных тела, из которых текла темная кровь. Меня покрыл холодный пот, желудок скрутился узлами, взгляд прыгал от окон к трупам. Хотелось закричать, но не мог. Словно в секунду, несмотря на все ужасы и кошмары этой жизни, терзающие душу, я забыл как вообще издавать звук.
- Когда выстрелы прекратились, и окончательно стемнело, я схватил тела за ноги и ползком вытащил их в коридор * (ого). К этому моменту сигналки уже замолчали. Я положил их на пол в рекреации и стал снимать одежду.
- Какой шок постиг меня понять никто не сможет, и за это стоит сказать кому-нибудь спасибо. Воздух перестал поступать в легкие, я не мог стоять на ногах и упал лицом на одно из тел. Тяжелые слезы покрыли мое побелевшие лицо, губы стали бесконтрольно дергаться. Затем я быстро полез к другому телу и, к сожалению, это действительно оказалось правдой. Всегда было такое, что мы мечтали о том, как мир в один момент исчезнет, и люди просто вылезут из кроватей, зевнут от недосыпа и пойдут варить кофе. Но сейчас, я готов был отдать все и ничто, ради того, чтобы не просыпаться, а просто умереть. Я обнял тело поменьше пытаясь сказать ему что-то на ухо, но не мог оторвать взгляд от разбитой коленной чашечки, в которую я выстрелил. Тогда я собрался с силами и тихо зашептал сквозь слезы:
- - Братик. Папа.
- Сегодня, этот корпус окончательно опустел. Я кричал и плакал до тех пор, пока не начал кашлять кровью.
- Мы вышли из нашего убежища и поплелись в сторону соседнего здания. Вчера его расстреливали из здания многоэтажки, и мы надеялись, что там больше никого не осталось. Я показал Марку, что никого не видно и путь чист. От укрытия к укрытию мы передвигались к главному входу. Я уже хотел подбежать к двери, как он меня откликнул и показал пальцем наверх. С одного из балконов свисали два изреченных* (опечатался. Что, слов других нет?) синих тела в куртках, подвешенные за шеи. С их ног стекала кровь и капли падали прямо передо мной. Я потерял равновесие, а Марка, как он мне позже сказал, вырвало прямо на месте. Он молодой, он еще не привык к такому, но даже для меня это жутко. После этого мы, не отпуская глаз с трупов, пошли назад. С тех пор мы туда больше никогда не лезли. Кто захочет лезть туда, в пасть этого чудовища, который сделал такое, под звон неумолкающей во тьме сирены? Кто-то говорит, что эти трупы до сих пор плачут по ночам...
Advertisement
Add Comment
Please, Sign In to add comment
Advertisement