"Эл"

Эл.
1.

Тим проворочался всю ночь, так что полдень застал его еще в постели.
В квартире пахло сладковатым, чуть слышным цитрусом духов, и остывшей кашей. В глубокой тарелке комком, с желтыми пролежнями масла. Где-то там, на клетчатом столе, среди крошек, немытой посуды, да начатой пачки печенья. Там же, ждал его и чай. Холодный, сладкий с вот-вот на тот свет отходящей мушкой.
Вскоре она и вовсе сойдет за чаинку.
Серый полдень, осторожный и робкий прятался по чужим квартирам и не спешил уходить. Смотрел все тихонько из-за батарей, как за окном ворошит гнезда ветер.
На подоконнике притих кот.
Тим потянулся, сил лежать уже не было, затекшие болели бока. Посмотрел на часы и сел.
Все чаще в последнее время, вот так, в одних трусах на краю кровати он сидел. Изредка почесываясь, сопел сливаясь с блевотными, в желтых пятнах обоями. Листал ленту, отфутболивая посты. Перебирал приложения иногда поглядывая на дверь — зевал. Вслушиваясь, невольно, в тишину вокруг.
Гулкий, пустой дом отвечал ему редким скрипом. Где-то хлопали двери. Шумела вода. И только ветер, куражась, в порыве, иной раз лупил с размаху по жестяному козырьку подъезда и тут же сбегал прочь.
Кот спрыгнул на пол, что-то фыркнул и сел напротив.
Согласен. - сказал Тим отшвырнув телефон.
  Сгреб его в охапку, взял с тумбочки книжку и пошел на кухню.
Загудела микроволновка, разливая рыжий чуть теплый свет. Посыпался корм. Затарахтел кот. По обыкновению, подобрав хвост, ожидал пока миска наполнится доверху. Тим разгреб крошки на столе пристроив там книгу. Старая, еще советская, библиотечная и безнадежно просроченная. Заложенная, где-то по середине, билетом, на нахер никому не нужный тренинг личностного роста.

Он светил над корешком отчеркнутой пунктиром надписью «Контроль».

А за окном все кочевряжился ветер. В свист бросался вниз по улице, сновал среди редких прохожих. Вздымаясь к небу — хорохорился, стучался в окна распаляясь, и каждую букву на фасаде спорткомплекса через дорогу он проверял на прочность. «Надежды России».

Пока внутри, в гимнастическом зале, все усердно готовились. Кто-то соскальзывал с перекладины, на скорости, в пол оборота, и неудачно приземляясь ломал себе шею. Визг сменялся оцепенением. Кто-то бежал за телефоном. Еще беспечный верещал свисток.

«И раз, два, три, четыре» - басом отдавалось в тишине. - «Закончили»

Толстенькая медсестра спешила на помощь.

Тим разжевывал, вязкие чутье теплые, липкие комки каши. Поглядывал в раскрытую книгу.

«Леллий о дружбе» - размахивая ложкой, раз за разом он возвращался к новому для себя названию.

«Главное, грамотно выступить. Правильно?»

Острые уши торчали из-под стола. Кот мяукнул.

«То-то же — сказал он, ворочая во рту безвкусную чаинку.
Настенный календарь, с новым мотиватором на каждый месяц, прятался на холодильнике, среди магнитиков и бумажек, под большой шайбой, щедро сдобренной скрепками да булавками.

Его бегунок, специальный, целеуказатель, на цветной ленте, исписанный жизнеутверждающими надписями еще вчера отстоял вперед ровно на три недели. Теперь же проигрывал им три дня.

Долго смотрел на него.

На пухнущую от фруктов, еще вчера вечером пустую вазу. На заготовленные корма, и упаковку тарталеток. На две новые бутылки, прячущиеся в тени буфета. Пузатую темную — коньяка, и мятного цвета, граненую, будто бы в довесок — мартини.

Ваза, всегда полная в будни. Чаще с зыбким печеньем в хрустящих пакетах, иногда спелые, с кислинкой, яблоки или булочки по девятнадцать рублей. В редкие выходные — пустая. Но в основном, или через раз обрастала к ним бутылками, сыром и солониной.

Он сплюнул чаинку и обратно отбив три своих дня намертво пригвоздил бегунок булавкой к календарю.

Завтра вновь на работу рано.

Завтра она будет дома, бегунок вернется на место, а шайба с булавками будет заброшена, куда-то за антресоли.

Всегда к восьми в субботу и к девяти в воскресенье.

«Ну...» - скажет он. - «там народу, как обычно, мало и автобус делает крюк...»

Для одних — помощником помощника в фирме, другим — экспедитором, или более полновесное: «Да-да, все же к отцу.»

На остановку, под хилое осеннее солнце, прямо под окнами. Одна сигарета ожидая автобус. Обидно, что приходится мерзнуть.

Каждый раз вот так. Ждал, поглядывая в сонные окна.

И вот, тот выворачивает из-за угла, он пошел к нему на встречу, и, чуть скрывшись за его зеленой тушей — свернул за угол, прямо под арку, на соседнюю улицу. Через ларёк, прикрытый стеной соседнего дома.

По мосту, через пруд, прямо в парк к сонным рыбакам, на сырую еще скамейку.

Он сидел под раскидистой ивой. Развалившись, ногу на ногу, жевал сникерс запивая энергетиком с колючим вкусом заряженной батарейки, и в пол глаза, щурясь от яркого света разглядывал прохожих.

Цокая лыжными палками бегуньи считали шаги.

Мамаши щебетали. Катали вокруг пруда в сладкой дреме детей. На другом берегу рыбак прогонял другого с местечка.

«Там же ловится лучше, ну что ты как не знаю кто…». - разносилось над водой.

Рядом, появившись будто бы из ниоткуда, извинившись, сел дедушка распутывать свои наушники.

Тростью задел наверное.

Кто-то плёл из листьев венки. В дальнем углу рабочие мостили дорожки.

Солнце медленно ползло разливая тепло, заливая тени. И как назло ни единой тучи, ни одного клочка на холодном прозрачном небе. Над головой только, чуть шуршали листвой изогнутые ветви ивы.

«А ты чего? - говорили все вокруг. Может молча, может себе на уме. - Просто так тут сидишь?»

Тим улыбнулся.

Толстушка пронеслась мимо стреляя глазами вслед молоденькой девчонке в спортивных трико.

«Я маневрирую. — сказал себе. - Я — маневр.»

И расправил крылья. Или черный, с красной подкладкой и стоячим воротником плащ.

Он выкинул банку. В сотый раз залез в телефон, но поняв, что это бесполезно, закинул его в рюкзак. Скрестил руки на груди и прикрыв глаза подставил солнцу лицо.

Мимо прошаркал старик, с глазами на выкате и взглядом загнанного чародея. Медленно и натужно. Озирался боязливо по сторонам. Будто бы хочет все запомнить.

Изумрудные, с желтыми язвочками, шумели деревья, над недвижимой, практически ровной водной гладью.

Проводил его взглядом

Тут только и остается, что смотреть по сторонам.

Просвистел велосипедист. Обогнув старика, умчал в самый конец парка, свернув там на узкую тропку.

Люди менялись. Издалека высматривали свободные скамейки. Кормили уток. Ходили по дорожкам наматывая круги. Возвращались - уходили. Наверх к выходу прямо у церкви, или бежали обратно, через пруд, через кованый мосток.

С ними бы.

Бежать хотелось. Ломануться также. Встать, оправить рубашку, и с видом озадаченным и серьезным сбежать в какое-нибудь дело; по какому-нибудь важному озабочению.

Хоть что-нибудь. Предательски тянулось время.

Ближе к полудню не выдержал. Бежал. Бежал прочь переулками и улочками, петляя кварталами, все дальше и дальше. Впрочем, зная куда. Вниз к набережной, по дощатому настилу. Вокруг стройки. По грязевым разводам на рыхлом асфальте

Разодетая в мрамор, зацветшая и вонючая, река прорезала город тонкой ниткой.

Здесь к обеду лавки уже растасканы. Но найдутся одна или две отгороженные лысым кустарником или иным ларьком.

На другом берегу лениво катались вагонетки Русских горок. Плавно по спирали вверх, поворот — вниз, над рекой у самой воды, затем поворот и по-новой. Детские скрипучие вагончики сделанные под чайные чашечки, с носами-ручками и веселыми рожицами.

Всего три пассажира.

Бабуля с неодупляющим внуком — по середине и сам билетер, в дутой куртке с красными затертыми буквами на спине — в конце. Где-то вдалеке шумел поток машин. От души рыдал клаксон.

«А почему вы с мамой так часто ссорились?» - звонкий детский голос бежал впереди его обладателя, за ним, чуть поспевая разносился запах шаурмы и едкий макдаковского кофе.

Отец с сыном, показались из-за ларька. Чуть помялись, высматривая местечко, и так же быстро как появились уселись рядом с Тимой.

В измятых, начищенных туфлях, потертых аккуратных джинсах, в руке блестел брелок от старенького Пежо. Мальчишка крутит головой и активно жует.

Сок капает на сырой асфальт.

Папаша достал телефон. Отпил кофе. Искал мультик или видео, которое хотел показать.

«М, пап, почему?» - повторил мальчишка.

Тот неловко улыбнулся, что-то промямлил. Потом еще раз взглянул на соседнюю скамейку, где галдели студенты.

Тим вынул наушники. Аккуратно смотал их и уселся поудобнее.

«А ты мне телефон подаришь? — защебетал мальчишка. — Ленке вон уже подарили, хотя она еще в садике...»

«На день рождения.»

Студенты на соседней скамейке растворились. Не заметил куда и как. Неожиданно стало тише.

«Пойдем пересядем.» — говорит он.

Тим выждал немного, всего пару минут, и затем ушел следом.

Вверх по реке, до моста увешанного гирляндами и сотней навесных замков. Пятнистый кот вылизывался сидя на краю прямо под фонарным столбом. Покурил там, рассматривая проплывающие внизу бутылки. Спустился с другой стороны, и побрел обратно. До кованого, с пиками, забора парка аттракционов.

За ним, на газоне, белобрысый мальчуган что есть мочи месил морду тигру-батуту. Пинал его в нос, со всей силы вкладывался в большие бледные полуприкрытые глаза. Месил отчаянно. Брызжа слюной во все стороны. Пока его мамаша флиртовала с билетером. Всё тот же, в дутой куртке. Пахло сыростью и попкорном.

Тигр шатался усталый и, казалось, не замечал ни его, ни еще десятка ног-малявок прыгающих по его спине.

В ряд на коврике расставлены детские башмачки

Тим остановился. Смотрел. Ждал, наверное, какого-то исхода. Но малец его тот час заметил и, утерев быстро слюни, с визгом убежал в суматоху к другим вшам.

Так и бродил до вечера. Каждый уголок уже был знаком. Все парки. Детские площадки. Два макдака: на въезде и выезде. Местный рынок. Торговый центр. Ларек с шаурмой вместо обеда. Шаурмен всегда стреляет сигаретку.

В четыре освободится Витовт.

Главное поймать его пока он не стал скользким. Такие в момент покрываются блестящей пленкой и норовят выскочить прямо из рук. Лишь бы им не мешали, не трогали. Вот он идёт. Мимо школы, вокруг яблоневой рощи. Еще сухонький. С телефоном в руках. В наушниках слушает что-то. Буквально плывет над асфальтом в своей ракушке, недвижимый, и только кудри покачиваются еле-еле. Начищенные кроссы, наглаженный плащ, высокие носки и изломанный малиново-красный провод зарядки из поясной сумки.

Из гущи и галдежа под сонмом яблонь смотрел на него. На время. На беснующихся детей орущих вокруг.

Он обойдет рощу, скроется, свернув с Зареченской на Мостовую, пройдет во двор и пропадет в подъезде.

Тим выждал немного и двинул следом. Поднялся на этаж. Позвонил в дверь.

«Сегодня так ахуенно отыграли.» - попытался вспотеть Вит.

Он ходил по комнате перекладывая вещи. Тим уселся на диван и приготовился слушать.

«Ну-ка» - подумал он и сказал:

«Всем составом?»

«Ага. - Вит посмотрел на него. - Чай будешь?»

«Давай. И Леха был?»

Тим открыл рюкзак. Вытащил ноут и положил его к себе на колени. Протер крышку рукой, затем включил. На кухне затрещал чайник.

«Опять всем рассказывал какую он машину купил.» - сказал Вит.

Тим достал папку с исписанными бумагами и пересел со всем добром за столик. Ближе к розетке. Вит помялся еще немного. Разлил чай по глубоким пузатым кружкам. Принес чего-то пожевать. Сел за стол и включил комп.

Начал лазить в браузере, пока Тим раскладывал записи. Посмотрел на него, на его ноут. Потом в интернет. Затем произнес:

«Че, как работа в субботу?»

Тим сделал глоток. Скривил рожу и ответил не отрываясь от монитора:

«Отче лютует.»

«Это у вас семейное.» - подумал Витовт. Закрыл все окна и полез в папку под названием «Блять, Блять, БЛЯТ!№»

«Го покурим.» - сказал Тим через пару часов.

Голова гудела, разливая тепло. Ломота в пальцах. Синие, в чернилах, руки. Исписанные листы. И все по-прежнему не сходится и не хочет работать.

«Го.» - сказал Вит и зевнул.

Рано темнело.

На балконе с толстыми рамами. Всюду цветы в сетчатых горшках. Какие-то банки. Тим протиснулся к парапету перешагивая через кованые железки. Все изогнутые, переплетенные, скрученные в плотные вороненые косы.

В окне кухни одиноко горел свет. Внизу парковалась машина. Редкие рябые облака горели в последних лучах солнца.

Тим затянулся, посмотрел в прореху между домами, где пульсировала артерия города. Загруженная машинами и светом фар. Вит сидел на корточках. Лощеный, выпуская дым сквозь зубы, смотрел видео, где Винни-пух на чеченском поет свою песенку.

«Твои уже гудят?» - сказал он.

«Как обычно.»

По ту сторону реки, во двор его дома заезжало такси. С опозданием. Виновато. Таксист ждал, посматривая на пассажиров. Ждал и Пиздяков. Его жена, разодетая как абажур, копалась в телефоне на соседнем сидении.

«Слушай, - говорил он. - нас уже ждут, я не буду с тобой кататься.»

«Но...» — хотел было начать таксист.

«Вот мой номер. Наменяешь — подъедешь.»

Пиздяков хлопнул его по плечу и, взяв жену под руку, вышел из машины.

Тим облокотился на железки.

«Опять что-нибудь разъебут. — сказал он. — В прошлый раз нашел у себя в кровати пачку от гондонов.»

«Серьезно? — Вит щелчком отправил окурок через парапет. — Где-то мы свернули не туда.»

Его очки блеснули в свете мобильника.

«Ну или ты не будешь разбрасывать свои вещи где попало.» - добавил он.

Тим задумался на секунду, а затем послал его куда-подальше. Под ногами зазвенели железяки.

«Они там на даче, — сказал Вит, показывая на них. - уже лабиринт, наверное, из этого собрали.»

«Хотят твоего братана там оставить. Чтобы не вылез больше.»

«Ну да. - сказал он. - Батёк на неделю в столицу уехал с его делами разбираться.»

«А с ним чего?»

«Врачи говорят сердце вообще никакое. Вот что дома не сидится? Сидел бы тут, да толстел.»

«Ну, - сказал Тим. - в столице же все самое лучшее.»

Вит улыбнулся.

«Самое. Лучшее.» - отчетливо и громко повторил Тим.

Пиздяков имел должность, наличность и желание говорить. Жена его вечно хихикала или улыбалась, прикрывая рот рукой. Вжималась постоянно в костлявые плечи, стреляя глазами.

Чеченский Винни-пух смачно харкнул с моста. Рыбы в речке тут же разбежались.

Надо их с Пиздяковым познакомить. - сказал он. - Тот его быстро научит, что самое лучшее — это там где ты сам.

Сегодня, у Тимы, они собрались втроем. Пиздяков, по обыкновению, долго вчитывался в этикетку на бутылке коньяка. Чуть запрокинув голову и прищурив глаза. Будто взвешивал его в руке.

Всегда нарочито медленный, широкий. Он вечно прятался в своей комплекции. Перед тем как пожать руку или заметить кого, всегда тормозил, возился как-то… Неспешно, грудь колесом. И только глазенки под прищуром бегали, снизу вверх и обратно, сканируя тебя с ног до головы. Потом расплывался в улыбке, тянул свою лапу и что-то басил.

«Вот это я понимаю,» — говорил он каждый раз, изучив одну и ту же бутылку. - и вкус, и цвет, и аромат. А вы, девчонки сами свое Мартини пейте.»

Его жена с полным бокалом в руках хихикнула, прикрыв рот рукой.

«Помнишь мы к нему домой ходили?»

«Когда вместо тренинга наебенились?» - сказал он.

«Угу-м. - сказал Тим. - Он все рассказывал про сервант мне, пока ключи ждали. Антиквариат. И так рукой по нему отечески провел. У твоей мамы вкус отличный. Такой подарок, такой подарок...»

Тим выкинул сигарету.

«А я смотрю, что-то больно знакомый.»

«В «Реноме» стоял?»

«Ага. У собачницы какой-то взяли, за бесплатно, типа в антураж и все такое...»»

«Может похож просто?»

Тим пожал плечами. Может и похож. Они закрыли окна балкона. И вернулись к работе.

Вечером по спящим улицам он вернется домой.

Там будет пахнуть распитым алкоголем и душным кальяном. Скорее всего вишневым. И чем-то еще, чем-то тягучим и неловким, еле слышимым в звоне Пиздяковского одеколона.

За окном застрекотал ветер.

Вертолет с красным крестом во весь бок кружился над парковкой у спорткомплкеса. Раскачивался так, что казалось вот-вот заденет фонарный столб. Внизу уже, на почтительном расстоянии, ожидали его скорая и машина реанимации. Врачи придерживали шапки. О чем-то разговаривали. Смотрели как винтокрылая машина борется с ветром.

Вокруг собрались зеваки.

Тим поймал себя на том, что уже давно держит бутылку в руках.

Пузатый коньяк. Он поднес ее к свету. Внимательно осмотрел пробку и улыбнулся. Заботливой рукой, уже ранее откупоренная бутылка, была вновь бережно закрыта. Да так, что и не отличишь от новенькой.

«Мама-мама...» - подумал он.

Осторожное солнце продиралась сквозь рваные облака. Завтра обещают дожди и беспросветную пелену.

Вертолет сел.

Никто не спешил выходить. Никто не торопился. Водитель реанимации закурил. Громадные лопасти медленно останавливались.

«Что-то медленно умирает.» - сказал Тим.

Кот ничего не ответил. С самым занятым видом вылизывался на табуретке.

«Главное не пропустить взлет.»

Засвистел раздосадованный ветер.

Тим, прихватив бутылку, направился в ванну. Вместо прогулок на завтра только одно. «Аврора» или «Вишня». Или все сразу, если не будет промерзлого мерзкого ветра. Пластиковые дворики с пластиковыми стульями и разноцветными столами. Грязные, поцарапанные, с кучей малолеток на задних партах. И охранником важного вида. Казалось, что везде один и тот же.

В стандартном костюме с иголочки. Гладко выбрит, короткая стрижка. На руках перстни и частенько пакет с беляшом, который он ест на пожарной лестнице слушая переговоры по рации. Всегда улыбается и ходит по ресторанному дворику от прилавка к прилавку. Везде шутит. Что-то говорит. Продавщицы улыбаются, отвечают. Отводят глаза.

Там, за столиком у колонны, рядом с киоском Суши с одной стороны и пластиковой, вечно нарядной сиренью с другой — Тим сядет есть свой Фик-фак-чикен-пибс. Обязательно возьмет яблочные дольки. Будет смотреть на них и думать, что лучше бы взял обычных яблок внизу.

Разложит бумаги. Подключится к сети. И изредка доливая себе бесплатной газировки. Через маневр, прячась за колоннами от бдительного менеджера «Короля Бюргеров». Будет ждать.

Только чего?

За кустами сирени, удобный столик кафе.

«Ну ты и сучка, Мила.» - смеется она.

Они много галдели пока выбирали место. Кто-то целенаправленно шёл туда. Кто-то сидел там давно. Некоторых он сам перенёс из других мест. Еще с утра, пока солнце не поднялось над мансардной крышей.

Их было несколько. Больше или меньше — не имеет значения. Первой заговорила она. Наверное, в очках с толстой оправой и нарисованной точкой над губой. Волосы в пучок. Черная короткая дутая куртка на манер топа.

Когда вошли, днём, солнце уже заливало верхние этажи. Кто-то, кажется, окликнул ее или, быть может, имя раздалось где-то еще. Но скорее всего он сам это придумал.

«Ну ты и сучка, Мила…» — смеется Рита.

Их подружка хохочет. С самого первого звука. Изредка, прерываясь на бургер. Или беззвучно лыбится, да так, что глаза превращаются в щелки. Она уже уронила ключи. Опрокинула со стола телефон.

«Да пошел он, самурай блять.» - говорит Мила, качаясь на стуле.

Из-за кустов было видно только медь в ее волосах.

Еще одна — сидит спиной. Пришла раньше всех, под серое, еще сонное небо. Говорила по телефону. Все говорила и говорила. Шепелявила немного. Теперь нет.

Их подружка беззвучно хохочет. Мила продолжила скрестив руки на груди:

«Всю ночь простоял у меня под окном, представляешь...»

Она отпила из разукрашенной пластиковой кружки. Там чай. Слышно даже здесь. Клюквенный или имбирь. Но хочется, чтобы барбарис или ирландское молоко.

«Как мило.» - говорит Свистуля.

Ее телефон по-прежнему у нее в руках. Мозаичный цветной чехол в маленькую блестящую сеточку.

Она улыбается. Накрашенные губы и свежий слом на переднем зубе. Гладкий, широкий к основанию. Грани под острым углом сходятся в тонкую острую скользкую кромку. Бесконечно облизывает его. Язык щипет.

«А ты чего?»

«Почему его вообще к нам взяли?» - говорит Мила. - «Так бы и не вспоминала, а тут нате. Только в смены со мной просится и нихуя не делает.»

Рита улыбнулась.

«Ну,» - сказала она. - «это вам не Сакуры смотреть.»

«Ой. Да пошла ты.»

«А что за сакуры?» - их подружка впервые что-то сказала.

«Обычные.»

Мила отпила чай, округлила глаза. Хохотушка выжидающие смотрела, не выпуская из рук еду. Затем перевела взгляд на Риту.

«Он ее повел на сакуры смотреть…» - начала было Рита.

«Я где-то слышала, что они помогают зачать.» - оживилась Свистуля.

Ага, сейчас. - не выдержала Мила. - я сама лучше расскажу.

В общем, мы долго время встречались с парнем. Он меня все заставлял дома сидеть и все такое....

Она помолчала. Посмотрев перед собой. Напротив, рядом со Свистулей, сидел сухощавый мужик, лет где-то от сорока. С жесткой щетиной, с залысинами и в синтетическом, темно синем пальто. На молнии и двумя косыми карманами.

Он положил руки на стол и внимательно слушал. Его тонкие губы плотно сжатые губы немного блестели.

«...он меня всё дома сидеть. Сам гулял «типа» с друзьями. А в итоге поебался с какой-то шалашовкой. Но не суть...»

Мужик откинулся на спинку стула, сочувственно кивнул. Затем цокнул и сказал покрутив пальцем в воздухе:

«Какая-то посредственная хуита, как и вот это вот всё.»

«Ну и она поебалась с японцем нашим.» - выпалила Рита.

«С ним?!» - Хохотушку прорвало. - «Да ладно! Как?»

«Ну блять, Рита...» - Рыжуля помолчала. - «Сука ты.»

«А как он на работу-то попал, раз он японец?»

Свистуля подняла брови, но с лицом отсутствующим и безразличным.

«Мы тусили всю ночь, а потом пошли рассвет встречать, как раз весна была.» - продолжила она. - «Там на Зареченской садик разбит вот там то все и случилось...»

«Прямо под деревом?»

«Ага.» - Мила скривилась. - «Все руки ободрала.»

«О, я тебя так понимаю.» - оживилась Свистуля, шепелявя с непривычки, - «Вчера у парня осталась. Так он заставлял меня сосать ему и курить сигарету. Хотел еще с вейпом, но у него что-то там не работало.»

Остановилась, будто смакуя воспоминание и продолжила:

«А потом лил мне рот из бутылки шампанское и так сильно трахал, что оно аж в горле клокотало...»

Она улыбнулась, сверкая дыркой в стройном ряду верхних зубов.

«Кхм...» - первым молчание нарушил мужик. Он сглотнул слюну и продолжил. - «Наверное, секс это единственное место, где Власть и Подчинение идут рука об руку, идут, так сказать, навстречу друг к другу...»

Он поправил воротник и потер руки.

«Как бы растворяются друг в друге, снимая флёр той вульгарности и низости, создавая тем самым нечто большее, свободное от предрассудков наслаждение.»

«Ну вот, а ты на ствол жалуешься»

«А, и она...» - начала было Рита, тормоша Хохотушку за локоть.

«Ах, сука, да залетела я!» - отрезала Рыжуля. - «Маленьким, вот таким, сука, самурайчиком.»

Она большим глотком допила свой чай и с силой поставил стакан на стол. Рита пожала плечами.

«Ну ладно-ладно, с кем не бывает...» - добавила она.

«Если служат чему-то большему.» - сказал вслух Тим стоя в ванне.

Он бережно откупорил бутылку. Понюхал. Поморщился. Включил воду стоя у раковины. Потом сделал пару глотков, занюхав локтем. Достал член и начал отливать в раковину, периодически подставляя под струю коньяк.

Хороший, крепкий коньяк, потихоньку переставал быть таковым. Затем поболтал ей на свету. И так же бережно закупорил обратно.

«Теперь единственное.» - подумал он.

Закончив с этим, он убрал коньяк на место. За окном, словно за леску привязанный взлетал вертолет.

Пора было выходить.

Тима оделся, погладил кота, и пошел ловить Витовта.

 Ебой Тлут (с)