Прислушайся, пожалуйста, к этому ветру. Он несёт холода. Уцепившись за его хвост, к нам летит конец лета.

Хвост этот - не пушной хвост верного старого пса, с полными печали глазами, как были у нашего Рекса, когда он лежал на столе ветеринара, ожидая вечного сна, который к тому времени уже был набран в шприц из блестящей в искусственном свете, ампулы.

Он был больной и старый, и очень мудрый, по собачьим меркам. Настолько мудрый, что даже умел плакать. Это так по-человечески, нет? Сейчас он лежит в тесной коробке, в земле которая скоро остынет, покроется инеем. Я иногда хочу выбежать из дома на рассвете и разбросать песчаный холмик его последнего пристанища, вытащить моего старого друга из этого несправедливого плена, целовать его в мокрый нос, и со слезами на глазах просить за всё прощения. Но в моих руках будут только перемазанные землёй кости.

Неужели все мы когда-нибудь станем такими? Фигурными кусками кальция, в бесчувственной, червивой грязи?

Понюхай воздух. В нём осенняя строгость, сырой запах опавшей листвы. В прошлый раз когда лето кончалось, мы ещё были вместе. Согревались друг-другом в большом, старом кресле на террасе, а старый пёс который научился плакать охранял наш покой.

Помнишь, как ты призналась мне, что в твоём сердце что-то колотится, как пойманная в кулак птичка? Зудящая тревога, страх того, что тепло покидает мир навсегда.

Помнишь, как ты сказала мне, что не хочешь быть такой хрупкой, не хочешь быть настолько ранимой, что даже смена сезонов заставляет твою душу дрожать?

Помнишь, как я сказал тебе, что чувствую то же самое, и мы прижались друг к другу крепче, а Рекс поднял голову, и бросил на нас умиротворённый взгляд? Душа знает, а сердце боится. Тогда мы решили заткнуть эту тоску, любым подручным способом.

Помнишь, как мы заманили того мальчишку в дом? Как затолкали его, перепуганного до смерти, в бетонный подвал? Было так страшно и смешно. И так интересно проверять раз за разом, кто из нас заставит его молить и плакать сильнее. Ты пиздила его в пузо своими обманчиво невинными розовыми туфельками, прыгала на его изувеченной ещё во время спуска по крутой лестнице, ноге. Пока один каблучок не застрял в его раздраконенном мясе и ты чуть не упала. Я успокаивал его, обнимал, гладил, говорил что скоро за ним приедет мама, и бил уже после того, как замечал на его разбухшем как прелая тыква ебальнике следы гнусной, свинячей надежды.

Когда мы решили затравить его Рексом, ещё довольно здоровым, ещё не встретившимся с тем клещом, который столкнул его жизнь под откос, наш гость, наш маленький пиздабол, отвлёкший нас на драгоценные несколько дней от волнений, уже был холодным.

Холодным, как этот ветер, как это чувство, мотыльком бьющееся прямо под сердцем. Мы старше на год. Мы по горло в работе, в делах, в разочарованиях. Профукали три тёплых месяца. Не использовали ни один отпускной. Тревога, обида, страх, что тепло никогда не вернётся, что солнце никогда больше не согреет. Но знаешь? Сердце - это глупые часы, закрытые в грудной клетке. Давай не будем придавать его волнениям какой-то особенной значимости. Доверимся нашим душам. Они-то знают, что скоро снова наступит лето.