«Как мало нужно человеку, чтобы он мог чувствовать себя счастливым! Вот, скажем, задержали тебе зарплату — так ты расстроился и даже разозлился, а как выдали — всё — сразу счастлив. И даже не важно, что задерживали всего-то, смешно даже, на три дня. А ведь это вообще приятно — получать зарплату. Вот кто не любит получать её? Да только тот, может, и не любит, у кого совесть не чиста. Но у меня-то чиста, всё до копеечки я заработал, стало быть и счастье своё я заслужил. А то, что задержали — так это тоже не плохо, этак она только долгожданее»
   Иван Петрович был в этот момент счастлив, такое случалось с ним иногда, и всегда в такие моменты он начинал размышлять и филосовствовать. Умозаключения свои Иван Петрович находил весьма остроумным и очень занимательными, отчего его начинало распирать от гордости каждый раз, когда он был счастлив.
   Он шёл, вдыхая аромат сирени, слушая свои мысли и шум улицы и любовался. Всем — сочной зеленью посаженных вдоль тротуара кустов, лицами прохожих, миганием светофоров, буквально всем. Крайне редко бывало такое с ним.
   «А ведь как много всего противостоит человеческому счастью! Эти всевозможные дела, там, заботы, мелкие неприятности... Одни начальники чего стоят! Да и подчинённые тоже хороши! А ведь как бывает: вот хорошо тебе, всем ты доволен, а тут раз тебе — это сделать нужно, то, сё. И где счастье твоё? Вышло всё! А это ведь значит... А это ведь... А это ведь хреново, однако, что в этом пиджаке внутренний карман дырявый... Вот как можно было заметить это лишь опаздывая на работу? Иду, как дурак — бумажник боковой карман оттопыривает, кто внимание обратит, сразу подумает, что я дурак, вот ей-богу! Попасть бы домой побыстрее и пожрать, наконец, по-нормальному, а не о дырявых карманах тут размышлять...»
   Иван Петрович резвым шагом пересёк зебру, косясь на подмигивающего, словно предлагающего побыстрее перебежать улицу, зелёного человечка, прошёл несколько десятков метров и встал у трамвайной остановки. Трамвай подъехал быстро, чем порадовал Ивана Петровича. Тот тут же заскочил внутрь, никого вперёд себя не пропуская. Внутри было полно людей, так же возвращающихся с работы; эти ежедневные давки нервировали Ивана Петровича. Скорчив недовольную мину, он протиснулся мимо невысокого мужичка на освобождённое мужичком место, где изобразив на лице подобие довольства, вновь погрузился в свои размышления. Знал бы он, что в трамвае ему предстоит встретить представителя старой и уже начинающей уходить в прошлое криминальной профессии, шёл бы всё дорогу до дома пешком.
   Представитель криминальной профессии покосился на уезжающий трамвай, потоптался, осмотрелся кругом, зашёл за остановку, ещё раз оглянулся и вынул из рукава коричневый кошелёк. Растягивая рот в довольной ухмылке, заглянул внутрь и, ловко перебирая тонкими длинными пальцами, пересчитал денежные знаки, всё сильнее ухмыляясь с каждой новой купюрой, попадающей под палец. Через полминуты, когда улов был взвешен, а лицо карманника представляло собой гримасу наслаждения, бумажник отправился в карман серых брюк к ещё одному коричневому бумажнику, но поменьше.
  Осчастливленный мужичёк сел на скамью под прозрачным зелёным навесом, никак от уже по-летнему жаркого солнца не защищавшем. «На сегодня хватит» - подумал он, чувствуя, как по телу разливается что-то похожее на насыщение. Тут же через дорогу остановилась маршрутка, мужичёк-карманник чуть прищурился. «Да это просто праздник какой-то! » - он встал и бодрым шагом направился к жёлтой ГАЗели, сел внутрь, передал за проезд, откинулся на сидении. «Хорошо...»
   Вскоре он уже шёл по кривым плитам тротуара, сзади отъезжала маршрутка к очередной своей остановке, навевая мысли о кораблях, плывущих от островка к островку; «хотя нет, не то; ну и чёрт с ними! маршрутками, кораблями»; небо было голубым, трава была зелёной, хоть её и нигде не было видно, жизнь была прекрасной. На дереве чирикали воробьи, светофоры вспыхивали, приглашая перейти на другую сторону, чужие деньги ласкали сердце и растягивали карман. «Хорошо же!» «Душа у карманников находится в кармане и греется о чужие деньги». Дом уже близко: пройти переулком, пересечь два двора и, собственно, всё. На гопоту главное не наткнуться.
   В переулок мужичёк вошёл с тягучим чувством довольства, вышел с другой стороны — с синяком под глазом... И без кошельков... На улицу из переулка  шагнули двое рослых парней с лицами, что называется, не обезображенными интеллектом, отошли, покурили, покумекали, разошлись.
   Солнце незаметно приближалось к горизонту, духота постепенно спадала, гопник шёл по улице и думал о чём-то неопределенном. Но вдруг...
   «Вот он! Вот!» - молодая девушка пальцем указывала на него человеку в форме. «Твою ж мать!» - бритая голова быстро сообразила, ноги резвыми шагами понеслись к ближайшему повороту. Далеко гопник не ушёл, а вот чужой кошелёк незаметно скинуть в сторону успел.
  Простой прохожий шёл в это время со своей простой работы в своё простое жилище. Смотрел себе под ноги, ни на что внимания не обращая, ни о чём не думая; ноги по привычке несли его домой, руки по привычке покачивались в такт шагам. Однако кошелёк в глаза ему всё-таки бросился; простой прохожий оглянулся — рядом никого, поднял находку, повертел в руках, сунул в карман; ноги вновь понесли по привычке тело, руки вновь по привычке помогали ногам, мозги опять по привычке ни во что не вмешивались. Через пару кварталов он споткнулся о край одной из плит тротуара, тут же выпрямился и с выражением лица «ничего не случилось, не обращайте внимания» двинулся дальше, кошелёк же остался лежать на пыльной плитке пыльного тротуара.
   «До чего же назойливы некоторые люди! Нет, ну как так можно?» Ивану Петровичу оставалось метров сто пройти до подъезда. Но он встретил соседа. «Всё! Теперь я знаю всё! Кто из наших политиков козёл, а кто “норм мужик”; теперь я посвящён во все тонкости футбола; знаю, какая продавщица — сволочь, потому что ошиблась со сдачей в свою пользу, а какая — дура, потому что ошиблась со сдачей в его пользу... Обо всём я теперь проинформирован! Сколько уже времени? Да уж точно больше семи! Ага, двадцать минут. Тюкнуть бы его в темечко...» Иван Петрович шёл медленно, смотря себе под ноги; кошелёк; лежит; знакомый, просто до боли. Иван Петрович аккуратно, словно неразорвавшийся фугас он нашёл, а не бумажник, поднял его и покрутил в руках, открыл, заглянул — точно — он самый, пересчитал деньги — все на месте, похлопал себя по карманам, даже в дырявый заглянул, посмотрел вперёд — вот его подъезд, совершенно точно — он у своего дома, наконец, совершенно обескураженный замер, уставясь куда-то перед собой. «...» - подумал Иван Петрович. Сейчас его телу можно было предать любое положение, в таком он был оцепенении, настолько был он поражён. Но вскоре, вышедши из ступора, Иван Петрович медленно отправил бумажник в карман, сделал робкий шаг к дому.
   «Удивительно... Поразительно! Но ладно, ладно, хватит об этом... О чём уж я размышлял? Ах да! Как много нужно человеку для счастья... »